Читать книгу "После измены - Мария Метлицкая"

Первая мысль: значит, опять! Опять. Там, у нее. А что удивляться? Наивно поверить в то, что там так просто все закончилось. Все резко взял и оборвал? Ведь были чувства – наверняка. Простой кобеляж не в его стиле. Да и из семьи по такому поводу не уходят.

Да и мужик же он, в конце концов! Сильный и здоровый, в самом соку. Ему банально нужна женщина. Просто физиология – пусть даже так.

А у нас… Ну, все понятно. Не надо быть умной.

Распалила себя до мигрени. Ходила по комнате кругами – все правильно, сама виновата. Зачем приехала? Что стояло за этим поступком и всеми последующими действиями? Что, в конце концов, предполагалось и подразумевалось?

Невинность святая и оскорбленная! Сиди дома и…

Короче, дома сиди!

А то получается, как в поговорке: бьешь и плакать не даешь.

Нет. Не так. Ну быть такого не может! Он же не дурак. Те дела можно обтяпать и днем, вполне себе спокойно. И никто не заметит и не почувствует. Все умные так и делают. Ну, не стал бы он так подставляться, ей-богу! Значит, надо успокоиться и взять себя в руки. Выпить корвалол. Капель пятьдесят. Нет, лучше коньяку. И граммов сто пятьдесят – определенно.

И успокоиться! И еще, кстати, подумать о том самом… Я вспоминала слова Риты Марголиной. Ну, об их с Сашкой примирении. Как они решали этот вопрос в постели. Нет. Подумать об этом страшно. Почему-то именно страшно. Рита – умница. Я не такая. Я так не могу. Тут и горечь, и обида, и стеснение. И почему-то стыд.

Остатки сладки. А объедки? Объедки гадки. И я не стану собирать их с чужого стола.

Господи! Ну какой же ужасный характер! Сколько комплексов, какое злопамятство. Ведь я его уже простила! Ну наверное, простила. Раз приехала, раз готовлю ему еду, живу с ним в одном доме.

Но я все помню. Все. И это отнюдь не облегчает мою жизнь. Как там говорила Рита? «Я забываю. Но я помню».

Все так. Жаль, что память не девичья. Жаль, что гордыня. Что комплексы – жаль. Что характер упертый и тяжелый. Что мозгов, судя по всему, не густо.

Ну что поделаешь? Я такая, какая есть. Не нравится? Не настаиваю. Все имеет право на свою точку зрения. И я в том числе.

А как я его ждала на следующий день! Как красовалась перед зеркалом! Три раза перекрашивала ногти. Надела лучший сарафан. Даже в уши вставила серьги. Потом, правда, сняла. Чересчур как-то. Ни к чему, чтобы он заметил. И с ужином расстаралась. Все, как он любит. Сидела на крыльце и смотрела на дорогу. Аленушка на берегу, смешно, право дело!

Чуть не вскочила и не понеслась навстречу. Еле себя обуздала.

И больше всего на свете мне хотелось его обнять. Нет, даже не обнять, а просто прижаться к груди и закрыть глаза. И стоять так долго-долго.

Но я, понятно, отказала себе и в этом удовольствие. Не женщина – Железный Феликс. «Души прекрасные порывы» (первое слово – глагол).

Он быстро поел, сказал, что все очень вкусно, и извинился:

– Тяжелый день, устал, пойду лягу.

– Конечно, – кивнула я. Села на кухне и расплакалась. Посмотрела на свой маникюр и подумала: «Точно дура, каких мало. Ему до меня – как… до лампочки, вот как!»

Просто там не сложилось. Видимо, было хуже, чем здесь. Да и привычка, как говорится, свыше нам дана. Замена счастию она. Как же точно, господи! Вот именно – замена.

Вся моя нынешняя жизнь – замена. Или – подмена. Суррогат. Квазисемья.

И никогда не будет как прежде, потому что я не буду такой, как прежде. Да и он, наверное, тоже. Обстоятельства и ситуация людей выкручивают и ломают. И еще – в корне их меняют.

* * *

А утром я им залюбовалась. Исподтишка залюбовалась. Проснулась и выглянула в окно: он косил траву – не косилкой, косой. Мерный взмах, широкий размах. Сильные и загорелые руки, крепкая шея, почти идеальный торс. Все умеет! Косит, как дышит. Избалованный московский мальчик. И откуда у человека столько талантов?

Я вспомнила, как однажды в юности мы были под Сочи. Пошли в горы и заблудились. Стемнело, решили заночевать. Мне совсем не было страшно. Он разжег костер, соорудил из четырех палок и куртки тент от накрапывающего дождя, набрал каких-то мягких веток и устроил мне ложе. И даже принес мелких и терпких диких слив – очень хотелось есть. Спала я, как убитая, а он всю ночь приглядывал за костром – в горах ночью было довольно прохладно.

С ним было нигде и никогда не страшно! В любой стране он прекрасно общался с аборигенами, замечательно ориентировался в пространстве и прекрасно читал карты. А как он водит машину! Я всегда смотрела на его профиль и любовалась. Просто бог за рулем – спокойно, размеренно, уверенно. На провокации не поддается. На хамство не отвечает. Только чуть хмурится и сдвигает брови. И мне это тоже всегда нравилось. И еще – я смотрела на его руки: сильные, крепкие, с длинными пальцами и красивой и ровной ладонью.

«Это уже, наверное, из области эротизма», – подумала я. Он мне всегда нравился! Кроме уважения, были, безусловно, и восхищение, и восторг, и гордость. Он лучший. И самый любимый. Ни разу, ни разу я не усомнилась в своем выборе! И никогда о нем не пожалела.

Всем не везет? Куча несчастных? Преданных и обманутых? А что, счастливых быть не должно? Уверенных, верных, сплоченных, единых.

Ну, должна же быть какая-то пропорция! Какие-то законы равновесия должны быть соблюдены? Какие-то исключения из общих правил! Ну не бывает же все и у всех плохо?

Бывает.

И который раз я готова была бросить ему в лицо: «Что ты сделал с нашей жизнью? Разве нам было плохо?

Ты не просто предатель! Ты хуже. Ты разрушитель! Ты ликвидатор. Ликвидатор всего того, что я так долго и тщательно строила. Вернее, мы! А это еще тяжелее и труднее. Совместное творчество всегда сложнее. По крошке, по кирпичику. Затирали швы, ставили заплаты.

И я тебя ненавижу! Вот за все это!»

* * *

Я вспомнила Маринку – медсестру в детской поликлинике. Как-то заболела Анюта, и Маринка приходила делать уколы. Мы стали приятельствовать.

Маринка сидела на кухне, пила кофе и рассказывала, как она ненавидит своего мужа Николая Ивановича. Маринка была приезжей, из маленького удмуртского села. В детстве натерпелась по горло – пьяницы-родители, инвалидка-сестра, три младших брата. Была одна мечта – вырваться из этого кошмара. Она приехала в Москву, окончила училище и устроилась на «Скорую»: там давали общежитие и больше платили. Но и работка была адова. Аварии, бомжи, пьяные драки с последствиями. За ней начал ухаживать водитель с их подстанции. Был он вдов и немолод, зато имел двухкомнатную квартиру в хрущевке на первом этаже. Маринка говорила, что «до свадьбы не давала». Не потому, что порядочная, а потому, что было противно, и этот «сладостный» момент она, как могла, откладывала. Расписались. Настал час икс. Дальше деваться было некуда. Маринка закрыла глаза и задержала дыхание. «Молодой» оказался бодр и настойчив. И еще – неутомим.