Читать книгу "ФИЛИСТЕР (Один на троих) - Владимир Исаевич Круковер"

[1] Льяловская культура — субнеолитическая восточноевропейская археологическая культура середины 5-го — 4-го тысячелетий до н.э., локальный вариант культуры ямочно-гребенчатой керамики. Названа по имени поселения в верховьях Клязьмы (Московская область) около села Льялово.

[2] В 1932 году появилась Leica II — первый в мире малоформатный дальномерный фотоаппарат. На фотоаппарате стоял оптический дальномер, сопряжённый с фокусировкой объектива.

Глава 18

— Привет, — сказал я, усаживаясь. — Я тоже поэт. Только еще неизвестный. И нахально прочитал цветаевское:

'Из строгого, стройного храма

Ты вышла на визг площадей…

— Свобода! — Прекрасная Дама

Маркизов и русских князей.

Свершается страшная спевка, —

Обедня еще впереди!

— Свобода! — Гулящая девка

На шалой солдатской груди!'[1]

Я был уверен, что крамольные стихи загубленной коммунягами поэтессы е известны Евтушенко. И оказался прав. Он сначала огляделся вокруг (осторожный!), а потом выразил восхищение.

— Великолепно. Но опасно. Особенно здесь читать вслух.

— А что и здесь микрофоны в столах?

— Нет, тут нет. Но соседи… Кто их знает!

— Ну ладно, согласился я. Тогда будем читать Евгения, из ранних:

'От мелких драк, от перебранок постных

беги в леса на глухариный подслух,

пружинно сжавшись, в темноте замри,

вбирай в себя все шорохи и скрипы,

всех птиц журчанья, щелканья и всхлипы,

все вздрагиванья неба и земли…'

— Неужели помните мой «Глухариный ток»?[2].

— Я многие ваши стихи помню. Вы и сами говорили что:

'…изменилась Русь!

но сетовать, по-моему, напрасно,

и говорить, что к лучшему,—

боюсь,

ну а сказать, что к худшему,—

опасно…'

Но я там же сказал, что:

' Но — надо жить.

Ни водка,

ни петля,

ни женщины —

все это не спасенье.

Спасенье ты,

российская земля…'.

Полагаю, выпить надо и перейти на «Ты».

— Выпить. Это смотря что?

В общем, сбылась мечта меня — юного. Я общался с одним из плеяды шестидесятников, а через него нити тянулись и к Аксенову, Вознесенскому, Рождественскому (который Роберт) и прочим светилам Оттепели. Но мне — нынешнему сие показалось скучным. А стихи и проза этого времени — манерными. Я знал их, многие наизусть, но прежнего восхищения не испытывал. В музыке прожитых годов (и прожитых, не только мной) все сиюминутное, направленное в протест диктаторского строя, звучало минорно и не будило того жгучего интереса, как раньше. В одну река нельзя войти дважды, эта истина троекратно прозвучала в моем сознании.

— Ты знаешь, пожалуй я не буду сейчас пить, — сказал я Евтушенко. — У меня еще несколько официальных визитов сегодня. — А те стихи про свободу не я написал, их написала Марина Цветаева. Замученная, кстати, властями того времени под Елабугой. Тебе надо образование подтянуть, ведь талант — это, прежде всего, каждодневный труд.

Мне стало совершенно муторно и, не сделав заказа, я удалился из национального кабака. Неподалеку была простая советская столовая, где я и пообедал вполне вкусно, питательно и дешево. Был рыбный день, но и суп, и жареная треска с картофельным пюре, и салат с компотом оказались вполне приличными. А стоило мне все это меньше рубля. Вот, меню на память сфотал…

Да, забыл сказать. Перед визитом в «Арагви» я заглянул в комиссионку, приодеться в гражданку задумал. Но там ничего приличного (на мой, естественно, искушенный вкус) не оказалось. Мне нужны были хорошие брюки с хорошей обувь. и куртка со свитером на каждый день и что-нибудь для домашней носки. Я припомнил, что среди документов лежал непонятный документ, напоминающий записную книжку, но с заполненными отрывными страничками. Теперь, обновленной памятью я догадался — талоны «Березки»[3]. И не на маленькую сумму! Такие выдавали заграничным работникам и военным, чтоб не вводить в обращение валюту. В «Березках» можно было купить американские джинсы, японские магнитофоны и итальянские сапоги. Также там продавались редкие, а иногда и выходящие ограниченным тиражом книги.

Сеть магазинов просуществовала до конца 1980-х. Примерно в это же время советская власть отменила табу на куплю-продажу валюты, после чего существование валютных магазинов в системе торговли страны стало бессмысленным.

Поняв, что вопрос одежды решен я и отправился в ресторан, откуда слинял неожиданно для самого себя. Такие перепады настроения могли свидетельствовать о проблемах соединения сознаний, но могли и быть просто отвращением к прошлому, к уже прожитому. Судя по фантастике, модные в 2000 годах «попаданцы» напротив вели себя энергично, вмешивались в мироустройство, советовали Сталину, да и в целом вели себя азартно. А я вам загрустил, все стало пресным.

Так вот, в комиссионке я увидел на полках иностранный фотоаппарат. По виду — типичную зеркалку, которая в любом случае получше наших «Зенитов». Оказалось — последняя модель «Пентакона"[4] по заоблачной цене в 150 рублей. Конечно взял. И я, и, полагаю, ветеринар не были новичками в доцифровой фотографии. Тем более были приучены к возможности в любой момент сделать фото телефоном. Конечно, местный способ 'сохранить мгновение» был громоздок и труден, но ежели я хочу сделать карьеру журналиста-международника, то хороший малоформатный аппарат необходим. А пленку можно и сдавать в ателье, где её проявят и сделают нужные отпечатки на фотобумаге.

Журналист с правом выезда за границу советского союза — спокойная, хоть и неторопливая возможность слинять из этого отсталого (в плане комфорта для гражданина) государства. Ну а в том, что я со своими знаниями будущего в капиталистическом обществе быстро разбогатею, я не сомневался. Я мог там сделать себе имя и как писатель, и как бизнесмен.

Но настроение как-то не располагало к энергичным действиям. И я решил встряхнуться. Для чего направился в знаменитый московский бассейн. Он был под открытым небом и был классным — я там как-то купался и запомнил на всю