Читать книгу "Забытые войны России - Алексей Николаевич Волынец"

его у неистовых безумцев! Если я паду, то по крайней мере никак не оставлю Франции революции, от которой я её избавил».

Думается, гениальный император тут несколько лукавил. От «1793 года» удерживало его другое – став из императора снова первым генералом революции, он автоматически терял любые надежды на почетный мир с монархиями России, Британии, Англии и Пруссии. Потерпевший поражение монарх еще мог рассчитывать на почётную ссылку, а революционный генерал мог уже рассчитывать только на стенку…

Но главное даже не это – Бонапарт был смелым человеком – куда больше смерти он боялся потерять власть, статус первого и единственного. «Возвращение в 1793 год», даже в случае успеха, навсегда лишало бы его этой единоличной, кристаллизованной только в нём власти, с которой он сроднился за последние 15 лет.

Поэтому революционной войне, где он уже был бы только первым среди равных, падающий император предпочёл единственное средство, где ему тогда равных не было – маневренную войну регулярных частей.

Выбранная союзниками крайне осторожная и медлительная стратегия наступления разрозненными силами сыграла свою роль в том, что французское население не спешило подниматься на партизанскую войну. Но эта же стратегия дала Наполеону, признанному мастеру манёвра, возможность своими немногочисленными силами нанести наступающим союзникам несколько обидных поражений.

Бонапарту пришлось воевать плохо обученными и вооруженными 16-летними новобранцами, но та дюжина сражений, данных в феврале – марте 1814 года – от Шампобера до Фер-Шампенуаза, – военными историками мира по праву считается вершиной наполеоновского гения тактики. Но при всей гениальной тактике стратегия была уже проиграна.

«Не расположены защищаться противу войск союзных…»

Союзники медленно, но верно приближались к Парижу. Тормозили их умелые контратаки Наполеона и всё те же опасения большой партизанской войны. При этом, чем дольше союзные войска маршировали с боями по Франции, тем выше становилась опасность, что отдельные партизанские инциденты сольются в большую французскую герилью. Здесь всё решал фактор времени – чем дольше война, тем шире партизанство.

От быстрого захвата Парижа союзников во многом удерживали всё те же опасения народной войны. Крупнейший по населению город Европы – свыше 700 тысяч – пугал наступающих монархов призраком десятков тысяч вчерашних «санкюлотов». Но 23 марта1814 года казаки Платова доказали, что способны не только на грабежи – именно они перехватили французских связных с донесением, в котором министр полиции наполеоновской империи Савари докладывал Бонапарту, что Париж не настроен драться против союзников.

«Ни жители Парижа, ни даже самая национальная гвардия не расположены защищаться противу войск союзных… В городе, кроме национальной и несколько старой гвардии, войск никаких нет», – радостно доносил генерал-майор Bасилий Кайсаров начальнику Главного штаба русской армии Петру Волконскому.

Утром 24 марта 1814 года царь Александр I прямо на дороге провел совещание со своим генералитетом – гоняться ли за непобедимым Наполеоном или в свете новых данных прямиком идти и брать Париж. Решено было бить прямо в сердце Франции, раз оно уже не горит революционным энтузиазмом.

«Париж стоит мессы!» – русскому царю восклицать не пришлось. Париж стоил ему 6000 русских солдат, убитых 30 марта 1814 года в лобовой атаке на укрепленные высоты Монмартра, где засел один полк из старой гвардии Наполеона. В случае сопротивления всего города и строительства баррикад союзная армия едва бы выбралась живой из Парижа… Но баррикад не было – сказалась усталость от долгой войны и успешная пропагандистская кампания союзников.

Вместо революционного «Комитета общественного спасения» 1 апреля 1814 года в Париже собрался вполне сервильный Сенат, который послушно объявил о лишении Бонапарта французского трона. Некоторые историки считают, что именно так возник «День дурака»…

Узнав о том, что его столица в руках союзников, и наблюдая, как парижане и прочие французы не спешат всем народом атаковать оккупантов, Наполеон тоже капитулировал, подписав отречение. Едва разгоравшаяся с января по март 1814 года партизанская война в сельской Франции закончилась, так и не успев начаться.

Глава 14. «Разудалый сиротина вздумал в горы убежать…»

Дезертиры и перебежчики Кавказской войны

Большую часть XIX века Российская империя вела затяжную войну с племенами Северного Кавказа на всем пространстве этого немаленького региона – от Каспия до Чёрного моря, от Черкесии до Дагестана. Но до сих пор остаётся малоизвестной еще одна сторона этого долгого конфликта – казаки и солдаты Российской империи, бежавшие в леса и горы Кавказа, чтобы с оружием в руках воевать против своих соплеменников.

Расскажем об этой малоизвестной стороне долгой Кавказской войны.

«Дезертиры доставили горцам первое сведение…»

Война с горцами разгорелась практически сразу, как только царская администрация в начале XIX века попыталась установить контроль над районами их проживания в целях обеспечения стабильной связи с новыми провинциями Закавказья, только что вошедшими в состав Империи. И почти сразу русские войска на Кавказе столкнулись с массовым дезертирством – в 1809–1810 годах к горцам в заметных количествах бежали рекруты, недавно набранные из мусульман Поволжья.

Побегам казанских татар к чеченцам и дагестанцам способствовала не только религиозная близость, но и явное социальное недовольство, которое парадоксальным образом соединило Кавказскую войну с наполеоновскими войнами России. Дело в том, что в 1806–1807 годах, после поражения под Аустерлицем, правительство Александра I, ожидая вторжение Наполеона в Россию, спешно набрало по всей стране огромное «Земское войско», почти 600-тысячное временное ополчение. Когда же, после подписания Тильзитского мира с Наполеоном, ополчение было распущено, то царское правительство, вопреки прежним обещаниям, почти треть ополченцев не отправило по домам, а определило в рекруты.

Войска Кавказской линии считались второсортными, по сравнению с полками, которым предстояло сражаться с лучшими армиями Европы. Поэтому на Кавказ отправили не рекрутов из русских губерний, а бывших ополченцев из «инородцев»-мусульман Поволжья. Если ополченцы-славяне, неожиданно для них попавшие в вечную «солдатчину», устроили в 1807 году крупный бунт в Киеве, то отправленные в качестве солдат на Кавказ татарские ополченцы ответили массовыми побегами к горцам.

В итоге уже в 1810 году генерал-майор Христофор Комнено (кстати, дальний потомок византийского императорского рода Комниных), отвечавший за комплектование войск, предложил не распределять новобранцев-татар в полки, расквартированные на Кавказе. Однако и несколькими десятилетиями позднее, уже в период деятельности имама Шамиля, русская военная разведка отмечала среди его «мюридов» несколько поволжских татар, еще несколько десятков бывших казанских ополченцев встречали в аулах, живущими на правах свободных общинников.

Кавказская война и в последующие годы считалась «непрестижной» по сравнению с внешними войнами Империи. Не случайно кавказские полки почти сразу стали местом ссылки провинившихся и неблагонадёжных. Одними из первых «военных ссыльных» на Кавказе оказались представители еще одного