Читать книгу "Голос зовущего. Рассказы - Алберт Бэл"

за иностранное золото, этих еще можно понять, для них на Руси нет ничего святого, но почему и ты, великий, православный?

Разве не платили вам золотыми рублями? Разве водки мало в кабаках, девок в домах терпимости? Кто мешает вам излить душу в заунывной песне? Кто запрещает как следует подраться по престольным праздникам? Или в лавках материи мало, или хлеб слишком дорог? Или в школах инородцев не обучают на твоем родном языке? Или древние твои святыни и могильники оскверняются?

Ты, великий, православный, отмечен перед господом и царем, но и твои сыновья восстают против отечества.

Не все, конечно, не все, но и одна заблудшая овца причиняет страдание господу, ради нее он оставляет стадо и идет разыскивать заблудшую.

Почему?

Губернатор так и не нашел ответа на мучивший его вопрос. Но он был человек здравомыслящий. Сказал себе: успокойся, успокойся, никаких волнений, никаких эмоций, никаких «ах» и «ох», никаких сожалений.

Мы притесняем их? Притесняем?

И он приосанился, сидя в карете.

Впрочем, они правы. Ты, великий, православный, еще жаждешь быть и великим правдолюбцем? Не терпится тебе признаться, перед всем миром покаяться, что мы их притесняем? Тогда мы вырвем твое жало, вырвем его!

Пчела-труженица, на самого самодержца покушаешься? Вырвем жало, а работать дозволим — мед носить в улей.

У большого организма и восприятие правды должно быть большим, раздумывал губернатор, это естественно.

Может, кое-где мы перегнули палку с инородцами, не признаваться же в том, однако. Чего доброго, еще отставки потребуют. А в отставку подавать мы не намерены. Пролетарии всех стран, соединяйтесь? Мы не возражаем, только сначала свою смену на земле отработайте, уж тогда, под землей, в царстве червей, соединяйтесь себе на здоровье.

Котелком крутого кипятка моря не согреешь.

Хуже всего, конечно, дело обстоит в городках и поместьях, куда стекается уйма народа, там с этой оравой не справиться десятку охранников, даже казачьей полусотне. Раскидать бы этих крестьян, как волков, по хуторам, пускай живут в стороне друг от друга, пускай воюет сосед с соседом, пускай перегрызутся из-за добра, пускай глотки надорвут от воя на своих заброшенных усадьбах, так рассуждал сам с собой губернатор.

Потом ему подумалось, что не мешало бы съездить поглядеть на свой родовой герб, недавно украсивший богато отделанную усыпальницу.

Там, где наши кладбища, там наша родина, еще подумал губернатор.

II

В воскресенье газеты не выходили, и главный цензор мог перевести дух. Воскресный день он проводил в детской, играя с внуками.

Главный цензор был скорее статен, нежели тучен, скорее здоров, нежели болен, скорее аскет, нежели прожигатель жизни, скорее правый, нежели левый, и, наконец, о нем говорили, что он скорее умен, нежели глуп.

Толком никто не мог его раскусить, он был человек многосторонний, скорее скрытен, нежели откровенен.

Чтобы в его портрете не осталось белых пятен, остается добавить, что он был скорее живым, нежели мертвым.

Покачивая на коленях внучку, главный цензор старался разогнать мрачные мысли.

Горькой стала доля цензора на Руси. В других цивилизованных странах писатели и газетчики горой стоят за свое правительство, там цензору и вычеркивать нечего, там он и горя не знает. А на просторах матушки России все обстоит иначе. Мерзавцы из кожи вон лезут, чтобы испортить человеку жизнь, отравить последние годы перед выходом на пенсию! Ладно бы всякие там голодранцы, у кого за душой ничего нет, но только подумать, что пишут, что говорят, с подмостков выкрикивают, в книжонках печатают все эти уважаемые адвокаты, литераторы, журналисты? Разве у них в кошельке не те же деньги, что у цензора? Такие же. Разве не живут они в больших, просторных квартирах? Разве сами стирают пеленки и детей выхаживают? Разве их жены стоят за плитой на кухне? Моют в квартире полы, натирают паркет? Штопают, перешивают одежду? Нет, царь обеспечил их хорошим жалованьем, большими гонорарами, и все до последней мелочи за них делают служанки, стряпухи, поденщицы, поломойки, экономки.

По воле божьей, с соизволения царского могли бы использовать отпущенный им срок и себе на радость, и на благо отечеству. Ибо отечество суть мы сами.

Взять тех же учителей, что призваны нести в народ свет и самодержавие, плохо ли им живется? Ну, жалованье невелико, что правда, то правда, да ведь не хлебом же единым. Может, вас инспекторы притесняют, из тощего учительского кошелька взятки выуживают? Не давайте, голуби, инспекторам! Мало, что ли, учителям цветников и роз, за которыми надо ухаживать? Так нет же, самые отъявленные ниспровергатели, самые злостные зачинщики всех беспорядков как раз учителя!

Государство улучшать вздумали?

Что эта мелюзга понимает в делах государственных?

Нелегко, конечно, распознать все их штучки-дрючки.

Простой человек — с ним и разговор прост. Простой человек хватает камень и швыряет его в блюстителя порядка. Блюститель порядка сразу видит, где враг, остается лишь умело и вовремя применить оружие, и с простым человеком все кончено. А вот интеллигент куда опаснее, тот столько наплетет двусмысленностей, что ты, цензор, никак в толк не возьмешь, то ли это просто двусмысленности, то ли что похуже, вот до чего может довести ежедневное чтение таких газет, календарей, сам начинаешь рассуждать как последний смутьян, и, надо сказать, уж самому-то себе можно признаться, что царь явно переборщил, чересчур надавал обещаний, теперь не так-то легко доказать, что за всеми штучками-дрючками скрывается социалист.

Составляют петиции?

Это хорошо.

Пишите свои петиции, простаки, и царь, прочитав их, даст вам все свободы, каких только ни попросите, еще и сам из Петербурга босиком прибежит проверить, не притесняют ли народ чиновники, не обманывают ли его, самодержца, до слуха