Читать книгу "Повесть о горячем сердце - Ася Котляр"

так просто на дух не переношу. И как будущая комсомолка я клянусь всю свою жизнь посвятить борьбе с израильскими агрессорами, – пылко произнесла я, боясь, чтобы не тронули бабушку.

Мой ответ понравился всем членам комитета комсомола, и секретарь поставил вопрос на голосование:

– Кто за то, чтобы принять Берман Марию в ряды членов ВЛКСМ?

Все члены горкома единогласно проголосовали за то, чтобы я пополнила ряды членов ВЛКСМ, и я вышла из комитета комсомола со значком и комсомольским билетом.

Я была счастлива! Мне хотелось на весь мир кричать о том, что я заслужила право носить комсомольский значок и что в кармане плаща у меня лежит тёмно-красная «корочка», где синим по розовому написано, что я, Берман Мария, ученица восьмого класса средней школы номер три, стала комсомолкой…

Глава пятая

Удар

Монолог Любки, который я всё же прочла, произвёл впечатление на всех моих одноклассников, но Анна Генриховна была неумолима. Класс разделился: большая часть кричала, что роль Любки должна быть моей, но некоторые считали, что Любку должна сыграть долговязая Валька Изотова. В Вальке ничего особенного не было, но, во-первых, она была тощая, что соответствовало голодному военному времени. Во-вторых, она была блондинкой, как Инна Макарова в фильме «Молодая гвардия». И, наконец, она пять лет ходила в драмкружок, хоть и никогда не играла главные роли.

Анна Генриховна попросила всех «заткнуться» и, сунув Вальке лист с текстом, приказала: «Читай, Изотова, покажи, чему тебя научили в кружке». Валька страшно покраснела, взяла в руки лист с текстом, два раза прочитала про себя, шевеля губами, потом посмотрела на меня и зашлась в крике: «Да разве есть другой такой народ на свете? У кого душа такая хорошая? Кто столько вынести может?.. Может быть, мы погибнем, мне не страшно. Да, мне совсем не страшно, но мне бы не хотелось… Мне хотелось бы ещё рассчитаться с ними, с этими! Да песен попеть – за это время, наверно, много сочинили хороших песен там, у наших! Подумайте только, прожили шесть месяцев при немцах, как в могиле просидели: ни песен, ни смеха, только стоны, кровь, слёзы…»

Пока Изотова читала, Анна Генриховна кивала головой. Когда Валька закончила орать, Анна Генриховна сказала:

– Ну вот, я же говорю: и типаж тот же, и страсти хватает. Роль Любки достаётся Вале Изотовой.

– Это нечестно, Анна Генриховна! – встал мой верный друг Сашка. – Машка лучше читала.

Класс загалдел.

– Тихо! Тишина! Я сказала: тишина, болваны. То есть ты хочешь сказать, что я не разбираюсь в литературе, Макаров?

– Да при чём здесь литература? Просто Машка читала… Ну, как бы это сказать… Мне плакать хотелось, вот как она читала.

– Кому ещё хотелось плакать, идиоты?

Понимая, что сейчас достанется и Сашке, и классу, я сказала:

– Ну и пусть Валя играет Любку. Но я тоже хочу играть в этой постановке.

Анна Генриховна обвела класс своими бесцветными глазами, и все замолчали. Злость, ненависть, ещё что-то – всё смешалось во взгляде учительницы, когда она посмотрела на меня. И я прямо увидела, как в её голове пронеслась шальная мысль.

– Хорошо, – сказала она, – ты будешь играть Лядскую.

– Кого? – переспросила я, не веря своим ушам.

– Лядскую, – безапелляционно повторила Анна Генриховна.

– Но Лядская была предательницей!

– И что? Отрицательные роли тоже нужно кому-то играть. А твой талант…

Тут Анна Генриховна усмехнулась, а потом многозначительно повторила:

– А твой талант и эту роль сделает значимой.

– Вы хотите, чтобы меня все возненавидели? Я не буду играть предателя Родины, хоть убейте.

На мою защиту неожиданно для меня встал Вовка Симаков.

– Анна Генриховна, да там у Лядской и слов нет. В тексте только упоминается, как они с Выриковой в комендатуре ругались как базарные бабы и сдавали молодогвардейцев. Твари они.

– Ой, посмотрите, Симаков у нас «Молодую гвардию» читал!

– Читал, – твёрдо ответил Вовка.

– А я считаю, что любую роль можно сделать, – сказала красавица Ленка Орлова.

– Вот и играй сама Лядскую, – парировала я.

– Вот ещё. Я что, дура? Я в зале посижу, на вас погляжу, – томно ответила Орлова.

– Берман, мне надоело. Пошла вон отсюда! – не выдержала Анна Генриховна моего сопротивления.

– Не выйду. Я больше не маленькая немощная девочка. Я пять лет провела в коридоре. Я, Анна Генриховна, больше никогда не выйду из класса.

Анна Генриховна опешила от такой наглости. Она взяла в руки журнал и пошла на меня.

«Уцарит. Сейчас она меня ударит журналом, и я умру», – пронеслось у меня в голове.

Класс замер. Да, она выгоняла меня из класса, орала, унижала, но она никогда меня не тронула пальцем. Она девочек не била – журналом по голове всегда доставалось пацанам.

«Что делать? Что делать?» – пронеслось у меня в голове. Анна Генриховна приближалась ко мне как в замедленном кадре. Или мне казалось, что время остановилось? Наверное, казалось, потому что, пока мой мозг соображал, мои руки стали жить как бы отдельно от моего тела. Когда Анна Генриховна замахнулась на меня журналом, мои руки взметнулись вверх, выхватили журнал из рук учительницы и опустили его на голову… на голову Анны Генриховны…

Что было дальше, я плохо помню. Вокруг меня все что-то кричали, Анна Генриховна опешила, потом стала пятиться, потому что журнал остался в моих руках, а руки предательски опять взмыли вверх. Анна Генриховна развернулась и выбежала из класса.

– Что ты наделала, Машка?! – орали все. – Беги, дура! Сейчас милиция приедет, и тебя заберут.

Я бросила журнал на пол и выбежала из класса. Не помню, как добежала до дома, как проскочила мимо Лизы в бабушкину комнату, как увидела, что бабушкина комната пуста: бабушка, наверное, вышла погулять. Я вбежала в свою комнату, легла на кровать, уткнулась в подушку и зарыдала в голос.

Глава шестая

Лиза

Сколько времени я рыдала, не помню. Почувствовала, как чья-то заботливая рука гладит меня по голове. «Бабушка, родненькая моя! Я такое натворила!..» – еле слышно прошептала я и, продолжая рыдать, уткнулась в бабушкино плечо.

– Маша, девочка, это не бабушка. Это я, Лиза.

Я открыла глаза. Да, это было Лизино плечо. Я отстранилась, но Лиза крепко обняла меня, положила мою голову к себе на колени и сказала:

– Поплачь, Машенька, поплачь. А потом расскажи, что ты такого натворила.

Я не сопротивлялась: совсем не было сил. Я лежала, а Лиза гладила меня по голове и молчала. Как же я была благодарна ей за эти минуты тишины! Лиза как будто почувствовала, что сейчас ко мне лучше не лезть с расспросами, немного подождать и, когда я успокоюсь, сама ей расскажу, что произошло. Неожиданно для себя я заснула, а когда проснулась, Лиза всё так же сидела рядом и гладила меня по голове.

Я села на кровати и спросила:

– А где бабушка?

– На кухне.

– Уже пришла?

– Пришла. Маша, что случилось?

– А Мишенька где?

– В садике. Бабушка сказала, что заберёт его и они пойдут погулять