Читать книгу "Буря и пламя - Элейн Хо"

скрипнули под ее прикосновением, она с трудом сдержала гримасу. Пальцы нащупали что-то похожее на тоненький корешок, – возможно, венку, – и Эрис осторожно ее сжала, закрыла глаза и погрузилась в океан чувств, оставив логику в стороне. Может, если дать волю эмоциям, ей станет легче.

Ее обдало жаром вины и злости, и она сосредоточилась на пульсации в пальцах, силясь выплеснуть свои чувства. Земля не сразу отозвалась, но наконец Эрис ощутила крупицу тепла, слабую, как последняя искорка в костре, но все же теплую. К ней потянулись тысячи корней – бескрайнее мрачное море смерти, ждущее, ждущее…

Чего же оно ждет?

– Тебя, – отозвалась земля.

Я здесь.

Бесконечные корни рванули вперед, накрыли ее руки лавиной раскаленной магмы, и Эрис уже приготовилась…

Но тут кто-то схватил ее за запястье и оттащил в сторону. Девушка взвизгнула, оцарапав локти о землю и подняв облако пыли. А когда подняла голову, увидела над собой сгорбленный силуэт. Из-под капюшона торчал острый подбородок, а в голосе сквозил такой гнев, какого Эрис еще никогда не слышала.

– Что, во имя богов, ты тут делаешь?

Глава двадцать первая

– Провожу обряд воскрешения, – ответила девушка. – Хочу вернуть отца.

– Взбалмошная упрямица, – осклабившись, процедил великан. – Это ни к чему.

– Уж как-нибудь сама разберусь, – отрезала Эрис. – Не тебе мне указывать, что чувствовать.

– Ты ступаешь на тропу, откуда нет возврата, – предупредил великан. – Когда оступишься, а это неизбежно…

– А вот и справлюсь, а ты останешься в проигрыше. – Эрис вздернула плечи. – Ты просто меня боишься, – с растущей уверенностью заявила она. – Боишься, что я одолею тебя, победившего Смерть. Стоит мне набраться сил, и я смогу помешать тебе истребить город.

Он удивленно рассмеялся – этот смех походил на лай.

– Думаешь, я тебя предостерегаю из страха? – Из-под ткани плаща замерцал зеленый свет. – Тогда смотри, чем закончились мои попытки воскрешать умерших.

Под великаном расползлось изумрудное сияние, накрыв белый пепел. Потом туман стал сгущаться, и вскоре его струйки сложились в очертания скелета.

Эрис ахнула, уставившись в его пустые глазницы. Сам скелет не двигался, но вокруг него вился дым. В уши Эрис вдруг ударил оглушительный мальчишеский вопль.

– Его звали Симеон, – сказало Чудовище, заглушая пронзительные крики. – Ему было четырнадцать, когда он вступил в мою дружину. Он был оруженосцем при своем отце. Копье пробило ему живот насквозь.

Девушка не сводила глаз с зеленого скелета, вслушиваясь в единственную фразу, произносимую этой расплывчатой фигурой.

– Детство он провел в доме у ручья. Когда Симеон был еще маленький и на наших землях царил мир, его мать научила мальчишку рыбачить. Но это занятие ему не нравилось: сидеть у реки в вечном ожидании – скука смертная. Он жаждал приключений и крови, грезил о рыцарстве и битвах.

– Отпусти его, – шепотом взмолилась Эрис.

Зубы у Чудовища застучали. Оно стиснуло пасть, чтобы унять дрожь, а потом продолжило рассказ.

– Из-за… моей ошибки он обречен целую вечность снова и снова переживать один и тот же миг. Он видит, как над ним склоняется враг, как протыкает острием копья его тело. Он хватает копье, думает, что, если вытащить его, все будет хорошо. Боль накрывает его, лишь когда во рту разливается вкус крови. Ум хватается за любой способ выжить, но замыкается на одном-единственном воспоминании…

Хочу домой, хочу домой, хочу домой…

Тут появилось второе тело. Перед Эрис предстал воин. Его костлявые руки были прижаты к груди. Туман вычертил его фигуру куда детальнее, видно было даже герб с молнией на броне, но части головы не хватало. Зазубренные края изуродованного черепа дрожали. Из бездны горла рвался нескончаемый крик.

– Йеон, мой военный генерал, – пояснил великан. – У него была до того белоснежная улыбка, что я однажды в шутку запретил ему показывать зубы. Он был рядом, когда мои братья осушили море и затмили небо. Йеон вполне мог сбежать, дезертировать, сдаться, но решил командовать остатками моего батальона – последней линией обороны перед падением замка. Он ждет славной смерти, бросается вперед с мечом в руке, с вечной улыбкой на губах, но тут его охватывает пламя.

Эрис не сводит глаз с дыры на месте лица.

– Знаешь, как больно умирать в огне? – спросило Чудовище, вскинув руку. – А я каждый день это чувствую. Его кожа пузырится, он пытается ее затушить, но управлять телом не получается, потому что все нервные окончания уже выгорели. Пламя перекидывается на голову, зубы чернеют и начинают шататься. Я чувствую запах опаленной плоти и волос. Голосовые связки гибнут последними.

Туман вновь закружил и соткал новое тело. На этот раз женское.

– Когда Ананос перебрался через баррикаду и рассек мне горло мечом, мне вспомнилось, как мы сердили маму, утаскивая тополиные веточки из-под ее кровати. – Смешок великана напомнил всхлип. – И я подумал: если она вернется, если я ее воскрешу, все будет как прежде.

– Нет, – ахнула Эрис. – Только не надо показывать…

Его мать стояла как вкопанная, сцепив длинные изящные руки. Ее черты были видны куда отчетливее, чем у прошлых призраков. Эрис различила каждую родинку и морщинку на ее руках. Ее тело не пострадало – не было ни ожогов, ни переломов. Если бы не вышивка и не кисточки на подоле платья, ее можно было бы принять за обычную женщину. Ни Саулос, ни Ананос не унаследовали ее круглое лицо и плоский нос. Зато у них были такие же волосы – мягкие, волнистые от природы, они ниспадали на спину, а их кончики струились по воздуху.

Она смотрела вдаль широко раскрытыми глазами. Зрачки неподвижно застыли, белки были оплетены паутинкой лопнувших сосудов, по щекам бежали слезы – это было детально запечатлено туманом. В отличие от остальных, она молчала.

– Она умерла очень давно, – произнес великан так тихо, что едва можно было услышать за криками других призраков. – Не знаю, что именно случилось, но, кажется, я отнял часть ее души. Выглядит и держится она точь-в-точь как прежде, но на этом все. Внутри пусто. Не осталось никаких воспоминаний о жизни, моем отце, братьях, мне. Она не переживает предсмертные мгновения, потому что их попросту нет. И все же…

Мать продолжала плакать. Зеленые слезы капали с подбородка на пол и тут же рассеивались.

– Мне безумно хочется ее отпустить, – глухо всхлипнув, признался великан. – Исцелить душу, которую я у нее отнял. Но не могу. Она заточена во мне навечно.

Молчание его матери оглушало сильнее пронзительных криков юноши и генерала.

Эрис зажала уши. В голове звенело от голосов и жуткой тишины. Она даже сама не услышала, как завопила, требуя у Чудовища прекратить эту пытку.

Туман зашипел, заструился вокруг нее и рассеялся в воздухе. Зеленое мерцание тела великана погасло.

– Во мне живут еще тысячи, – с горечью признался он. – Уж прости, я не стану их всех тебе показывать.

Эрис обняла себя и упала на колени.

– Молю, не лишай меня надежды, – со слезами сказала она.

– Может, за десятилетия труда я освоил магию, но нарушить фундаментальный закон вселенной так и не смог. Возможно, это удалось бы более опытному и сильному колдуну, но ты едва ступила на этот путь. Если ты и впрямь любишь отца, не делай того, с чем точно не справишься. Ты обречешь его вечно быть узником воспоминаний, застыть между жизнью и смертью.

Каждое слово было точно удар обухом. Сердце в груди больно кололо. Великан затушил последние искорки надежды однажды увидеть отца. Он не лгал. С его стороны не было недоверия, а ей хватило дерзкой гордости строить из себя угрозу.

Одно за другим он отвергал все ее решения, пока не загнал в границы ее былого «я». Последний отказ ранил больнее всего, отобрал остатки надежды. Эрис застонала – громко, протяжно. Этот крик не желал стихать, даже когда в легких закончился воздух.

Она была окончательно, бесповоротно сломлена.

– Отпусти его к Древу жизни, – тихо велел великан.

– Не могу, – ответила Эрис, вжавшись лбом в землю. Пепел быстро пропитался ее слезами. – Ты использовал его, а теперь убьешь моих сестер и всех горожан, а я никак не могу этому помешать.

Повисло долгое молчание, а потом Эрис окутала тяжелая завеса. По ее голым предплечьям скользнул тяжелый бархат. Под многослойным плащом проступили очертания великанских рук, они легли девушке на плечи, а следом ее голова прижалась к широкой груди.

– Не надо, – глухо пробормотала она,