Читать книгу "Отцы наши - Ребекка Уэйт"

следующего раза.

И он всегда случался — следующий раз. Том становился холодным, отстраненным, огрызался на Кэролайн ни за что. Критиковал ее, когда она слишком громко ела или крошила на ковер, оставляла грязные от макияжа ватные диски в ванной или одежду на полу. Она не была аккуратной, это правда. В основном ему удавалось держать критические замечания при себе — молчаливый яростный шум в груди, который он ощущал, когда наблюдал за ней. Иногда он прорывался наружу, за что Тому всегда было стыдно. Одно дело — быть похожим на отца, другое дело — всем это демонстрировать.

Кэролайн обычно терпеливо относилась к нему, когда он был таким, когда на него находила депрессия и мир вокруг как будто сжимался и темнел. Возможно, за это он еще больше обижался на нее, потому что своей тихой внимательностью в такие периоды она напоминала ему маму.

Однажды он стал шарить в телефоне Кэролайн, пока та была на пробежке, потому что ему (безо всяких разумных на то оснований) пришло в голову, что она ему изменяет. Пока он просматривал ее эсэмэски, сердце в груди панически колотилось, но, разумеется, он ничего не нашел, кроме нескольких сообщений коллеге, которые были чуть более дружелюбными, — но Кэролайн так со всеми общалась. В любом случае, как позже думал Том, дело совершенно не в этом. Дело в том, что он это сделал. Кэролайн он не признался.

Но он обижался на нее, если она задерживалась на рабочих вечеринках, да если и не задерживалась, если она просто туда ходила. Он наверняка там, тот человек, с которым она переписывалась, а если не он, так кто-нибудь другой. Но Кэролайн работала в издательстве, она должна была ходить на эти вечеринки. Том разрешал ей пойти (да, именно так — разрешал), а потом в качестве наказания дулся на нее, когда она возвращалась домой. Когда это случалось, она или плакала, или злилась в ответ. На следующий день, когда тьма рассеивалась, Тому всегда было очень стыдно. Но он прекрасно сознавал, что делает, и знал, что сделает это еще.

Он все больше удивлялся, почему она от него не уходит. Конечно, он не всегда бывал чудовищем, даже не так часто. Они много вместе смеялись. И все равно. Он боялся, что она уйдет, и в то же время сурово осуждал за то, что она этого не делает. Странный когнитивный диссонанс — считать взгляды отца отвратительными и осознавать, что они живут внутри него. Но своему ребенку он эту болезнь не передаст. И не лучше ли ему вообще избегать отношений? Ему не следует навязывать себя женщинам. Он думал, что, раз уж он не может ничего сделать для своей мамы, он может кое-что не сделать для нее.

Иногда он спрашивал себя, не боится ли его Кэролайн. Он в это не верил, но, возможно, только потому, что не мог вынести мысли об этом. Он знал, что она с ним бывала счастлива, потому что она часто так говорила. Особенно поначалу все было чудесно, и какое-то время Тому казалось, что в этот раз все будет хорошо.

Но ничего не вышло. Быть мужчиной значит злиться. Быть мужчиной значит бояться.

15

Малькольм не сразу понял причину своего беспокойства по поводу ужина у Фионы. Он знал, что Томми будет неловко себя чувствовать, — в этом дело? Он подумал, что, может быть, и ему будет неловко. Кто-нибудь в какой-то момент скажет что-нибудь не то, и повиснет та напряженная тишина, которую Хизер всегда старалась не замечать.

Фиона перезвонила утром, чтобы напомнить о приглашении, как будто бы Малькольм мог о нем забыть или получить за это время более соблазнительное предложение.

— Да, Фиона, мы будем, — сказал он. — Ждем с нетерпением.

— В семь по-прежнему устраивает?

— Ага, конечно.

— Ты ведь на машине приедешь, Малькольм? Далековато идти пешком в такую погоду, да еще в темноте.

— Верно.

— Я думаю, даже Дагдейлы будут на машине.

— Мы тоже.

Уже телефонный разговор его утомил.

Утром Малькольм. как обычно, работал с Робер том, а после обеда они с Томми прошли полпути до Крэгмура. Хотя приближался ноябрь, небо было голубым и солнце сияло им со слабым упорством. Холмы выглядели светлее, чем обычно, и даже темные пятна папоротника отливали золотом.

— Здесь красиво, — сказал Томми, когда они взобрались на утес и стали смотреть вниз на пляж. — Иногда я забываю.

— Летом остров более гостеприимный, — отозвался Малькольм. — Могу тебя в этом заверить.

— Я никогда не думаю о нем летнем, — Томми засунул руки в карманы куртки и продолжал смотреть перед собой. — Я всегда представляю его в дождь или туман. Мне он всегда видится в серых и коричневых тонах.

— Этих цветов здесь полно.

— Но есть и другие.

По возвращении Томми пошел наверх и некоторое время не появлялся. Когда он наконец спустился, Малькольм увидел, что он переоделся в ту рубашку, в которой приехал. Он засомневался, не стоит ли и ему надеть более нарядную рубашку и менее поношенный свитер, раз уж Томми предпринял некоторое усилие, но он отказался от этой идеи. Обычно ему бы это не пришло в голову. Возвращаясь утром с фермы Роберта, он купил в магазине бутылку красного вина и теперь, неуклюже махнув ею в сторону Томми, сказал: «Что ж, думаю, нам пора идти».

В машине Томми молчал. Снаружи было темно, так что обстановка не располагала к беседе. Внезапно Малькольм осознал, что им придется проехать мимо старого дома Томми, потому что Маккензи жили дальше по той же дороге. Он задумался, почему это обстоятельство не приходило ему в голову раньше и нужно ли что-то сказать или лучше промолчать. Конечно, это теперь дом Дагдейлов. Томми, вероятно, странно будет сидеть с ними за одним столом. Малькольму оставалось надеяться, что никто не будет заострять внимание на этой теме.

Когда они подъезжали к восточной стороне острова, Малькольм почувствовал, что должен что-то сказать.

— Ты точно не против? — Это все, что ему удалось придумать.

— А? — ответил племянник, поворачиваясь к нему; он глядел в темноту за окном. — Да, конечно.

— Нам необязательно там долго оставаться.

— Все в порядке.

Через несколько минут они свернули с главной дороги на проселочную, где когда-то жил Томми.

— Почти приехали, — сообщил Малькольм, хотя в этом не было нужды.

Никто из них не промолвил ни слова, когда они проезжали мимо старого дома Томми. В окнах не горел свет, и фонарь на крыльце тоже был выключен, так что