Читать книгу "Черный ворон - Дмитрий Вересов"

— Эй, а чарка-то где? — крикнул Ник. — Кто у нас виночерпий? Фаллос, ядрен батон!..

— Чарку еще заработать надо, — послышалось со стороны озера. — За дело, молодежь.

— Поль! — воскликнули все разом.

— Поймал чего-нибудь? — спросила Елка.

— Ну, у нас тут не рыбалка, а пикник, — сказал Поль, выходя из озерного тумана. — Снастей настоящих не взял… Но кое-что есть. — Он вывернул на землю рядом с клеенкой большой парусиновый мешок. — Вот, плотвы десятка полтора, окушки, один шальной сижок, правда, мелкий. На уху хватит. Так что, Елка, Раф, ножи в зубы и чистить. Я с вами. Ванечка дровишками займется. Ник за повара — воды в котелок и прочее. Сам знаешь.

— Знаю, — сказал Ник и пошел с котелком к озеру.

Поль был выше остальных, шире в плечах и явно постарше. Всякий, посмотрев на него рядом с Елкой — Еленой, решил бы, что это ее старший брат — и оказался бы совершенно прав. Как-то давно уже сложилось так, что в школе он больше водился с Елкиными одноклассниками, а точнее, с этими «тремя мушкетерами», с которыми сдружилась Елка. Эти в отличие от его собственных одноклассников и взрослых знакомых не заискивали перед ним из-за высокого поста отца, не подличали, не набивали себе цену. Они просто принимали его старшинство, слушались, как естественного вожака-и только. Собственно, сама идея этого велосипедного похода на следующий же день после выпускного вечера Елкиного класса принадлежала ему, и маршрут тоже разработал он. Он привел их, сюда, в одно из любимых своих мест на Карельском перешейке, всего лишь в двадцати с небольшим километрах от Горьковской — и почти не тронутое человеком. Тут между сопок протянулось целое ожерелье небольших озер, и некоторые из них соединялись протоками. На одну из таких проток он и пошел ловить рыбу, оставив «салажат» у озера. Ему, студенту-геофизику третьего курса, было с друзьями Елки легко и забавно. Каждый из них напоминал ему кого-то из животного царства. Ленька Рафалович походил на подрастающего гималайского медвежонка, Ник Захаржевский — на попугая, а Ванечка — на ежика. А Поль очень любил животных, как иногда ему казалось, больше, чем людей.

Они почистили, выпотрошили рыбу, поднесли ее к костру и сели в кружок, наблюдая за тем, как колдует над кипящим котелком Ник, подбрасывая какие-то ароматные специи из пакетиков, специально привезенных из дому на такой случай.

— Из меня, наверное, получился бы неплохой повар, — говорил он, помешивая уху. — Но вот ведь, не хочу следовать призванию. И семейной традиции тоже, кстати, как и все мы. Нет, не создадим мы трудовые династии. Вот у тебя, Фаллос, папа — начальник телефонного узла, и тебе бы по его стопам, а для начала поступить в Бонч-Бруевича. Нет, тянет его в Москву, на военного переводчика учиться — это с его-то тройкой по английскому! Ну, зачем тебе это, а? Все равно ведь не поступишь.

— Почему не поступлю? — возмутился Леня. — Представляешь, закончу я институт, направят меня на нелегальную работу в Тель-Авив, резидентом — я ж буду единственный еврей с такой специальностью. А я там открою себе кафе с канканом, и будет оно лучше всех, и туда станут приходить и Моше Даян, и всякие прочие начальники. А потом я — шифровки в Центр: «Даян готовит наступление на Сирию», «задумана новая провокация сионистов» — ну и…

Ник перестал мурлыкать канкан Оффенбаха и, ухмыляясь, спросил:

— Вас, товарищ резидент, часом не Буба Касторский звать? Он что-то в этом роде уже излагал, помнится… Но, если серьезно, Раф, попробуй все же в другой вуз. Вот смотри, когда к нам приезжал вербовщик, на беседу с ним записались все ребята, кроме белобилетника Шехмана. Кому потом пришла открыточка с предложением зайти в военкомат и написать заявление о допуске к экзаменам? Всем — кроме тебя. Кто пошел и заявление такое написал? Лепко, идиот Кичигин и ты, хотя, повторю, никто тебя не приглашал. Далее. Кому после этого в том же военкомате выдали красивое предписание в рамочке, билет до Москвы и даже три пятьдесят командировочных? Тому же Лепко, тому же идиоту Кичигину, а про тебя снова забыли? Почему?

— Я ходил, — побледнев, сказал Леня. — Мне сказали, что все проверят еще раз, и даже попросили еще раз написать рапорт и зайти в начале июля.

— Зайди, конечно, только я сомневаюсь…

— А я нет, — горячо сказала Елка. — Там просто что-то потеряли и найдут обязательно. Я и с папой говорила…

— Елка, ну кто тебя просил?! — вскрикнул Леня.

— Никто. Я сама. Так вот, папа говорит, что обязательно все найдется, и тебя на экзамены вызовут.

— Так вот, продолжая тему семейных династий, — снова заговорил Ник. — Ты, Елочка, при твоих родителях, могла бы смело идти в самый престижный вуз страны — хошь в мой вожделенный МГИМО, хошь на московский филфак, хошь в любой театральный. Однако же ты почему-то идешь в текстильный, причем даже не на факультет модельеров, где хотя бы конкурс заслуживает уважения, а на какой-то химический, где, наверное, кроме тебя, и учиться-то будут одни перезрелые ткачихи по комсомольским путевкам да пай-девочки, у которых не хватает мозгов поступить куда получше… Я же, хотя мой батюшка и снискал лавры академика на ниве изучения микроорганизмов, никаких амеб изучать не желаю, а, напротив того, желаю изучать разные зарубежные страны, причем не заочно… Опять же Ванечка — ну не хочет он инженерствовать…

— Что-то ты нас голодом заморил, философ хренов, — смеясь, сказал Поль. — Не пора ли снимать котелок?

Сам он с помощью сестры и Рафа за это время убрал со «стола» пустые банки, стряхнул крошки, сор (все это они завернули в газету и оттащили за кусты в заранее выкопанную яму), разложил чистые ложки и расставил стаканы, нарезал хлеб. Ванечка открыл «Чинзано» и приготовился разливать. Ник последний раз помешал в котелке, подул, попробовал.

— Годится.

Они с Полем за два конца сняли с рогатин палку, на которой висел котелок, и опустили его на плоский камень, положенный посреди клеенки. Пять ложек опустились в котелок одновременно.

— Ах-х!

— Не жадничай, язык обожжешь!

— Не уха, а песня!

— Такую ушицу грешно помимо водки…

— Пей что дают!

Через десять минут уха была доедена. Солнце поднялось уже высоко, осветило площадку, и ребята, поскидав ковбойки, куртки и штаны, разлеглись на травке и закурили. Некурящий Рафалович, которому показалось мало ухи, прихватил банку тушенки и лопал ее, блаженно щурясь. Его коротко остриженная голова покоилась на коленях Елки. Ник раскинулся на спине и против обыкновения молчал, глядя в синее небо. Потом он подобрал брошенную кем-то дощечку, взял ножик и начал вырезать собственные инициалы. Закончив работу, он посмотрел на остальных и снизу вырезал инициалы друзей. Этого ему показалось мало, и он решил украсить дощечку каким-нибудь лаконичным девизом. Он задумался. Ванечка и Поль лежали на животах, подперев головы руками, и смотрели на голубую поверхность озера. И каждому казалось, что так хорошо ему никогда еще не было.

— А знаете, ребята, — сказал Ванечка. — Это такое счастье, простое, когда вот солнышко светит, и птицы расщебетались, и вода теплая уже, и даже когда иголки сосновые в бок колют — это тоже хорошо. Через часок-другой сядем мы по коням, потом на электричку, потом по домам. Отсыпаться, к экзаменам готовиться. Потом и не вспомним, что было нам так здорово здесь… Давайте, что ли, поклянемся, что не забудем этот день, что каждый год двадцать восьмого июня будем приезжать сюда хотя бы ненадолго и просто смотреть на это озеро и вспоминать…