Читать книгу "Исчезновение Залмана - Максим Д. Шраер"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да, будьте любезны. Хотя я вообще-то буду ловить всего несколько часов.
– Десять долларов. Плюс еще пять за штамп на ловлю форели.
Девочка вырвала из переплета маленькую форму и попросила Ланса ее заполнить. А потом попросила показать его водительское удостоверение. Она положила копию в ящик старинной кассы с большими круглыми клавишами.
– Где тут хорошее место для ловли нахлыстом? – спросил Ланс.
– Проедете с полмили вверх по дороге. Потом увидите тропу, которая уходит влево. Там оставьте машину и поднимайтесь по тропе почти до самой речки. Там есть отлогие скалы, с которых удобно забрасывать. Мой отец там любит ловить. Он егерь здешний.
– Вы не знаете, на что сейчас форель берет?
– Сейчас ведь жор. Они почти на все бросаются, только мушку вяжите не слишком маленькую и не слишком большую. Говорят, на черного муравья хорошо берет.
– Спасибо! – Сам не зная почему, Ланс протянул девочке руку для рукопожатия.
Он последовал по указанному маршруту и сразу нашел тропу, про которую она говорила. Открыл багажник, вытащил три колена из футляра и собрал удилище. Прикрепил открытую катушку, провел леску сквозь кольца и навязал на нее капроновый поводок, а потом уже мушку собственного изготовления, сделанную под черного муравья. Тропа оказалась длиннее, чем он ожидал. В конце концов он услышал бурление речного потока, а затем и увидел просвет меж стволами сосен.
– Ну вот мы и здесь, – сказал он вслух.
Ланс вскарабкался на замшелую скалу, оттопыренной губой нависавшую над ручьем. Он стоял, изучая поверхность воды, пока не услышал всплески слева от себя. Двигаясь тихо и неторопливо, подошел к следующему большому камню вниз по течению, потом к тому, что лежал за ним, и так продолжал идти, пока не нашел идеальное место: площадка на плоской скале, где удобно было стоять и хватало места, чтобы свободно забрасывать. Левее, у противоположного берега речушки, он увидел спокойную заводь с коричневатой водой, куда течение сносило красные листья и желтые сосновые иголки. Ланс забросил мушку вверх по течению и ждал, пока она не вернется в тихую заводь у дальнего берега. Он забрасывал несколько раз, потом вынул из тульи шляпы и привязал другую мушку, из лосиного меха. Разгоряченный от хождения по камням и скалам и забрасывания, он жадно глотнул воды из бутылочки, лежавшей в одном из карманов жилетки. Иволга перенесла свою тонкую трель на другой берег и исчезла в чаще леса. Ланс услышал еще один всплеск.
Он забросил вверх по течению и ждал, наблюдая за тем, как его мушку подхватила стремнина. Когда мушка достигла середины заводи, он услышал всплеск, и мушка ушла под воду.
– Ну вот, моя радость! Теперь ты здесь, – шептал он, наматывая свободную леску на катушку. Он почувствовал несколько рывков.
– Ты моя красавица, моя сладкая. Моя радуга-дуга. И ты любишь эту наживку. А я люблю тебя…
Ланс дал рыбине побороться и устать. Он медленно подвел форель к низкому краю скалы и подхватил ее сачком, а потом снял с крючка эту свою первую за день добычу. В его руках мокрая форель искрилась и трепетала, как стихи, которые Ланс уже никогда не напишет.
«No doctors, no doctors,» he moaned. «To the devil with doctors! We must get him out of there quick. Otherwise, we’ll be responsible…. Responsible!»
– Только без врачей, без врачей, – простонал он. – К дьяволу всех врачей. Мы должны его немедленно оттуда забрать. Иначе мы будем в ответе… В ответе!
То ли от слепящего рассеянного света, падавшего сквозь нестиранные облака, то ли оттого, что как-то особенно неистово вскрикивали черные белки в аллеях Блэкмурского парка, Феликс Соколович вдруг почувствовал тревогу, горькую, как сердцевина абрикосовой косточки. К тому же, как Соколович ни старался, он не мог припомнить ни одного из упоминаемых его старой тетушкой имен и названий улиц из прежней, довоенной, жизни. А тетушка от недоумения только теребила муаровую шляпку. Было воскресенье, начала марта 1990 года, и Соколович с тетушкой совершали полуденную прогулку. Прогулка эта, в сущности, была одной из немногих привычек, которые уцелели из парижского детства и отрочества Соколовича, прерванных войной и бегством в Америку.
Было уже почти тепло, и гуляющие по парку надели короткие весенние куртки. Дети в комбинезончиках носились по мокрым аллеям, пытаясь ухватиться за черно-серебристые хвосты обезумевших от весны белок. В пейзаже старинного парка Соколович и его тетушка выделялись, как диковинные предметы, вроде чугунных скособоченных ворот или скамейки у пруда, где президент некогда объяснялся в любви своей будущей жене.
На Соколовиче был старомодный синий плащ без пояса; воротник лежал на плечах, как мертвая птица. Плащ был застегнут на три нижние пуговицы. Под плащом были надеты твидовый пиджак синевато-серых тонов, черные, чуть мешковатые брюки и белая сорочка, стянутая на шее бабочкой, своей расцветкой скорее напоминающей шмеля. Туфли были черные и тупоносые. Соколович ступал тяжело и опирался правой рукой на трость с массивной резной рукоятью. У него были громадные жилистые руки цвета подсохшей глины, библейское лицо с большим горбатым носом, высоким лбом, черепашьими губами, ироничными ноздрями и заостренным надменным подбородком.
В Париже, до войны, тетушка Соколовича, сестра его матери, тогда еще молодая и незамужняя, водила племянника по воскресеньям в Люксембургский сад, оставляя его родителей одних в квартире на рю де Марроньер – наслаждаться друг другом в залитой солнцем спальне. Теперь родителей Соколовича уже давно не было в живых. Тетушка не вышла замуж: ее жених задержался во Франции после их отплытия из Нормандии в 1939-м, надеясь свернуть типографское дело и последовать за Соколовичами в Нью-Йорк. Три года спустя он умер от истощения в транзитном лагере. Сейчас, уже много лет подряд, Соколович по воскресеньям привозил тетушку из Манхэттена к себе в Блэкмур. Тетушка тридцать лет прослужила в библиотеке Колумбийского университета и теперь доживала свой век в «рент-контрольной» квартире на верхнем Вест-Сайде. Они с Соколовичем вместе гуляли в парке, обыкновенно предаваясь воспоминаниям о его отце и матери, о плавании из Гавра в Новый Свет, о парижских театрах и набережных Сены. Тетушкина сенильность, усиливавшаяся, словно голод в засушливый год, уже давно тяготила Соколовича, хотя при мысли о том, что прогулки придется прекратить, у него краснели лоб и переносица.
Вот и сейчас Соколович поправил тяжелые золотые очки и, взглянув на часы, предложил тетушке повернуть в сторону дома, ссылаясь на жену и готовый обед. По воскресеньям Соколович с женой и тетушкой обедали рано, около двух – по-европейски.
– Так что же, Феликсик, ты на прошлой неделе рассказывал, что на твой семинар по античной прозе записалось мало народу, – говорила тетушка на обратном пути. – Как это так, неужели этим молодым людям не любопытно наследие европейской цивилизации?!
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Исчезновение Залмана - Максим Д. Шраер», после закрытия браузера.
