Читать книгу "Предатели в русской истории. 1000 лет коварства, ренегатства, хитрости, дезертирства, клятвопреступлений и государственных измен… - Сергей Глезеров"

И неужели все это исходило из-под пера человека, еще недавно мечтавшего о революции, о крахе самодержавия, о смерти монарха – помазанника Божия? Многим это казалось просто невероятным, и некоторые считали, что едва ли можно доверять откровениям человека, совершившего акт предательства по отношению к своим прежним взглядам, идеалам и, главное, людям, которые их олицетворяли. Другие возражали: Тихомиров – образец нравственного перерождения личности, осознавшей ущербность антинациональных революционных утопий и вставшей на путь истинный…

«Многим современникам Тихомирова казалось невероятным, что бывший активный революционер стал крупнейшим идеологом «монархической государственности». Бывшие соратники увидели в этом лишь ренегатство и приспособленчество; новые соратники по „правому лагерю“ высказывали опасения в возможном „валленродстве“ бывшего революционера», – отмечает Александр Репников.

Правда, постепенно, как указывает тот же Репников, Тихомиров начинает разочаровываться в своих идеалах – точнее, не в самой монархии, а в конкретном императоре. Если по отношению к Александру III он всегда испытывал пиетет, то о его сыне Николае II он отзывался весьма критически. «Этот император – великое оружие гнева Божия для погубления России», – отмечал Тихомиров в 1905 году, во время Первой русской революции.

Когда в феврале 1917-го Николай II отрекся от престола, Тихомиров записал в дневнике: «Впрочем, ясно, что бесконечно громадное большинство народа – за переворот. Видно всем уже надоело быть в страхе за судьбы России. Несчастный царь, может быть, – последний. Я думаю, однако, что было бы практичнее ввести монархию ограниченную. Династия, видимо, сгнила до корня. Какое тут самодержавие, если народу внушили отвращение к нему действиями самого же царя».

Можно, конечно, снова обвинить Льва Тихомирова в «ренегатстве» за то, что он после падения монархии сразу же отрекся от нее… В мае 1917 года он записал в дневнике: «Я… искренне хотел блага народу России, человечеству. Я служил этому благу честно и старательно. Но мои идеи, мои представления об этом благе отвергнуты и покинуты народом, Россией и человечеством».

Может показаться удивительным, но пришедшие к власти большевики, которые возвеличивали бывших соратников Тихомирова по «Народной воле», не стали наказывать его за вероотступничество. Новая власть даже выписала ему продуктовый паек. При советской власти Тихомиров работал делопроизводителем школы им. Горького в Сергиевом Посаде, и даже успел до своей смерти, случившейся в 1923 году, написать воспоминания «Тени прошлого», посвященные событиям и людям, к которым он имел отношение.

Очень странное покушение

С коварным предательством и очень странной доверчивостью царских спецслужб связана трагическая история смерти премьер-министра Петра Аркадьевича Столыпина. Он был смертельно ранен на глазах сотен людей в зале Киевского оперного театра 1 сентября 1911 года. Убийца – революционер-террорист Дмитрий Богров – фактически совершил двойное предательство. Будучи революционером, он предал своих товарищей и стал секретным сотрудником Охранного отделения. А будучи сексотом охранки, предал и ее, воспользовался возможностью попасть в Оперный театр, кишевший жандармами и полицейскими, поскольку на представлении были и Столыпин, и император Николай II…

Богрову в 1911 году было двадцать четыре года. Казалось бы, чего еще желать? Отец – состоятельный киевский присяжный поверенный, член Дворянского клуба, домовладелец, дед – популярный литератор. Образование Богров получил наилучшее: гимназия, потом юридический факультет Киевского университета, а также Университет в Мюнхене. Превосходно владел французским, немецким, английским языками…

В феврале 1910 года он стал адвокатом, однако подобная деятельность его совершенно не привлекала. Одно время он даже работал в Петербурге помощником секретаря в Комитете по борьбе с фальсификациями пищевых продуктов при Санитарно-техническом институте. Но и это было не то, что он хотел. По его собственным словам, его больше всего интересовала криминалистическая деятельность…

В Северной столице Богров прожил восемь месяцев в 1910 году и вернулся в родной Киев. «Петербург порядочно подкузьмил мое здоровье, – признавал Богров в одном из писем. – Почему – не знаю. А так как какие-нибудь боли в спине или расстройство желудка, прежде всего, отражаются на психике, то я стал отчаянным неврастеником». Он покидает Киев, уезжает в Ниццу, бывает в Монте-Карло. Однажды проигрывает в карты ни много ни мало – четыре тысячи франков!..

Но была и другая сторона его жизни. Еще в студенческую пору, пришедшуюся на Первую русскую революцию, Богров увлекся революционной романтикой. В сентябре 1908 года он впервые арестован, правда, ненадолго: обыск никаких результатов не дал. Уже в конце того же месяца его выпустили, что и породило среди его соратников версию о том, что Богрова склонили к предательству.

Публицист Владимир Бурцев, заслуживший за свои разоблачения секретных сотрудников Департамента полиции прозвище «Шерлока Холмса русской революции», сообщал, что Богрову пригрозили многолетней каторгой. Тогда-то он и согласился на сотрудничество с охранкой. «Свобода была куплена ценой выдачи товарищей», – отмечал Бурцев. Правда, еще в тюрьме состоялся товарищеский суд, оправдавший Богрова и признавший эти слухи вздорными.

Университетский товарищ Богрова киевский анархо-коммунист Лятковский вспоминал о разговоре, который случился между ними весной 1911 года, за полгода до роковых выстрелов в Столыпина. Богров сам заговорил о том, что его обвиняют в предательстве, стал оправдываться. «Реабилитируйте себя», – ответил Лятковский. «Так вот, пойти и сейчас на перекрестке убить первого попавшегося городового? Это ли реабилитация?» – задал вопрос Богров. – «Скажите мне, какой мотив мог бы побудить меня служить в охранке? – снова начал он выгораживать себя. – Деньги? Я в них не нуждаюсь. Известность? Но никто из генералов от революции по моей вине не пострадал. Женщины?..»

Под конец разговора он заявил: «Вы говорите – реабилитировать себя? Только убив Николая (царя. – С. Г.), я буду считать, что реабилитировал себя». – «Да кто же из революционеров не мечтает убить Николая?» – возразил Лятковский. «Нет, Николай – ерунда, – ответил Богров. – Николай игрушка в руках Столыпина… Лучше убить Столыпина. Благодаря его политике задушена революция и наступила реакция. Вы и товарищи еще обо мне услышите», – заявил Богров Лятковскому на прощание. Так оно и оказалось.

В Киеве в конце августа и начале сентября 1911 года проходили торжества по случаю открытия памятника Александру II. Еще летом были расписаны все «охранные мероприятия» по охране первых лиц государства. Немалую роль в этом играл начальник Киевского охранного отделения подполковник Николай Николаевич Кулябко, сотрудник не совсем высоких профессиональных качеств.

На парадный спектакль 1 сентября 1911 года в Киевском оперном театре попасть действительно было очень трудно, все билеты расписаны между чиновниками, дворянами и общественными деятелями. Кроме придворных и министров, в Киев приехали губернаторы и вице-губернаторы со всего Юго-Западного края, предводители дворянства, земские деятели. Весь театр был наводнен полицейскими и жандармами. Вход в театр строго контролировали жандармские офицеры.