Читать книгу "Роман с Грецией - Мэри Норрис"

Побыв Антигоной на свадьбе брата, я вновь примерила на себя этот образ, когда мой брат, словно Тиресий[96], сменил пол и начал новую жизнь – как женщина. Я не могла воспринимать слово «сестра». У меня не было сестры в то время, когда я в ней нуждалась, а теперь я не хотела сестру, особенно пытавшуюся занять место моего брата. Как я узнала позже, это не странно – воспринимать смену пола у члена семьи как его смерть, хотя для того, кто перерождается, это может быть довольно тяжело. «Не очень-то приятно слышать, что ты умер», – говорил мне брат. Поначалу я воспринимала его трансформацию как отказ от нашего общего прошлого. Мне пришлось учиться использовать женское местоимение. Впрочем, говоря о прошлом, я чувствовала себя вправе вернуться к мужскому «он». Однако это произошло только через несколько лет, а пока я потеряла доступ к моему закадычному другу (он был женат), и это было паршиво. Так, как было раньше, уже не будет.

На занятиях профессор Слаткин давала каждому студенту различные научные статьи и просила написать свое мнение. Я размышляла о мотивах Антигоны, зачем она это сделала. И была потрясена, когда узнала, сколько всего написано на эту тему. Лично мне было совершенно ясно, почему Антигона так поступила: она любила своего брата. Она сделала то, что казалось ей самым естественным в этой ситуации, и ее нельзя винить в содеянном: тут не в чем раскаиваться, она просто не могла поступить по-другому. Она все сделала правильно. Помимо «Антигоны» на тот момент я прочла еще одну книгу на классическом греческом языке. Это была «Апология» Платона, и я увидела параллели между Антигоной и Сократом: оба пострадали от рук государства за то, что предпочли истину.

Греческая трагедия, так бывает, может иметь и счастливый конец. Или, по крайней мере, дарить чувство облегчения. Примерно в то же время, когда у меня был начальный курс греческого, где-то на территории университетского городка я увидела объявление: идут прослушивания для постановки Еврипидовой «Электры» на языке оригинала. Поскольку я никогда раньше не имела дела с мертвым языком, я скучала по социальным аспектам изучения (знакомству с местной едой, письменным заданиям, составлению диалогов) и увидела в этом прослушивании уникальную возможность подобраться ближе к древнегреческому разговорному. Я решила попробовать. Белокурая аспирантка послушала, как я читаю Гомеров «Гимн к Деметре», и сказала: «Я бы хотела, чтобы вы были в хоре».

Исполнение греческой драмы «в подлиннике» (или каком-то его подобии) – давняя академическая традиция. В 1881 году студенты Гарвардского университета поставили «Царя Эдипа» на древнегреческом, эту постановку посмотрели шесть тысяч человек. В 1976–1977 годах была основана труппа The Bаrnard Columbia Greek Drama Group, ребята выпустили спектакль «Медея» по Еврипиду. Сегодня они называются The Bаrnard Columbia Ancient Drama Group. Студент Мэтью Алан Крамер, участвовавший в спектакле, погиб в аварии летом того же года, и его семья основала мемориальный фонд «для продвижения пьес, которые он так любил». Перед тем как впервые поехать в Грецию, я посмотрела их спектакль «Циклоп», сатирическую драму Еврипида. Она начиналась с того, что главный персонаж c грохотом выходил на сцену и, сев за клавесин, исполнял прелестную пьесу под названием «Циклопы» французского барочного композитора Рамо. Я смотрела на это как завороженная.

Для первого ознакомления с «Электрой» на английском мы собрались в квартире режиссера, в одном из длинных кварталов жилых домов к югу от университета. Все мы принесли пьесу в разных переводах. У меня сложилось впечатление, что эта трагедия была не лучшей работой Еврипида: Электра и Орест выглядели словно малыши, замышляющие заговор с целью убить маму. У нашей Электры, выпускницы по имени Лавиния, была царственная осанка и впечатляющая академическая родословная: ее мать была специалистом по Данте, а отец – математиком. Студент, играющий Ореста, был немного похож на Грегори Пека. Когда-то он уже играл эту роль в «Эвменидах», где Лавиния исполняла роль Афины. Студентка младших курсов, которая тоже претендовала на роль Электры, получила в итоге роль Клитемнестры и должна была погибнуть от руки Лавинии.

Хор состоял из вскормленных молоком микенских девушек. Они входят, чтобы пригласить Электру на процессию в храме Геры. Нас было четверо: классическая девушка-мажор по имени Хилари, которая выглядела немного напряженной на сцене (но она прочла много всего по-гречески, и поэтому ее попросили возглавить хор); блондинка-херувим, посвятившая себя византийским исследованиям; американка греческого происхождения, которая, несмотря на свое культурное наследие, оказалась незнакома с историей Атрея[97] и ужаснулась, узнав, что затевали Электра и Орест. Четвертой была я.

Режиссер раздал нам ноты и аудиокассеты с записями греческих од, чтобы помочь выучить язык. Хористы репетировали отдельно от остальной части актерского состава, вместе с хореографом. С музыкальным сопровождением еще ничего не решили, но я дала продюсеру номер телефона моего брата (который еще был им на тот момент), он играл на арфе.

Первой трудностью, с которой столкнулся хор, было запоминание слов. Мы использовали восстановленное произношение, к которому я относилась с пренебрежением. По неведению я придерживалась того мнения, что было бы разумнее повторять за современными греками, а не вторить ученым или лингвистам из Кембриджа или Йеля, хотя мне и понравилось восстановленное произношение oi, как, например, в Oi moi – типичном восклицании, принятом в трагедиях (что-то вроде «О горе!» или на идиш «Oй вей»). Многие гласные и их сочетания, характерные для древнегреческого языка, оказались несколько сглажены в современном языке и теперь все произносятся одинаково. Как пишет Джеймс Меррилл в своем раннем романе «Записки Дьявола»: «Можно сказать, современный греческий язык перенес инсульт. Гласные – все эти выразительные “ои” и “эи” периода классического расцвета – утратили свой накал, превратившись в затухающий, жалобный “и”».

Древнегреческий текст не столько читают, сколько пытаются истолковать, выдергивая из него отдельные предложения и анализируя, как соотносятся друг с другом его части. В английских предложениях действует заданная схема: подлежащее – сказуемое – дополнение. В греческом же предложении прилагательное, стоящее в конце, может изменить существительное, стоящее в начале, а остальные слова скапливаются между ними, словно пирамида с каким-нибудь особенно важным глаголом на самом верху. Нам предстояло освоить пять замысловатых хоралов и одну элегию, и я часами листала греческий лексикон и сравнивала переводы. Официальный перевод, который мы взяли за основу, принадлежал Эмили Вермель, но я заметила, что наш режиссер повсюду ходит с прозаическим переводом Моисея Гэдеса, который когда-то преподавал в Колумбии. Создавалось ощущение, что классицисты отдавали предпочтение буквальным переводам. У переводчика, попытавшегося воспроизвести греческий стихотворный размер, в результате получился неживой, если не сказать вымученный, английский. Просто греческий по-другому устроен. Погружение в язык может обернуться двумя вещами: вы либо превратитесь в сноба, который будет говорить, что ни один перевод не передаст красоту и тонкость оригинала, либо убедитесь, что было ошибкой делать собственный перевод, который по душе далеко не всем.