Читать книгу "Другая Блу - Эми Хармон"

– Мы считаем, что колдовство – это в основном средневековое явление, но примерно сто тысяч человек осудили за колдовство с пятнадцатого по восемнадцатый век. Из тех, кого осудили, казнили около шестидесяти тысяч. По большей части сожгли на костре. И три четверти из них – женщины. Почему такая непропорциональность? Как вы понимаете, женщины более подвержены влиянию дьявола.

Уилсон изогнул бровь, когда девушки в классе дружно выразили несогласие с его словами.

– А что? – Он поднял руки в шутливом негодовании. – Все же началось с Адама и Евы, разве не так? По крайней мере, так рассуждала церковь, начиная со Средних веков. Многие осужденные были уже в возрасте и из бедняков. И именно женщины были повитухами и целительницами. Они готовили, ухаживали за другими, их было проще обвинить в подсыпанном в еду яде или чарах, чем мужчин. Мужчины решали свои проблемы кулаками, а женщины защищались не физически, а больше словесно, а брань проще истолковать как колдовское заклинание. Что сейчас используется для дискредитации сильной женщины?

Класс уставился на Уилсона, не понимая сути вопроса. А потом внезапно стало все ясно.

– Ее называют стервой, – дерзко сообщила я.

Класс открыл рот в изумлении, как всегда, когда кто-то ругался вслух на уроке. Уилсон даже не вздрогнул. Просто посмотрел на меня задумчиво.

– Верно. Очень часто это одно и то же. Давайте сравним. Веками женщин судили по внешнему виду. И чем красивее была девушка, тем больше ее ценили, согласны? А когда женщина стареет, а ее красота увядает, что случается с ней?

Класс слушал, затаив дыхание.

– Ее уже не так ценят, а что касается свободы… В некотором смысле женщине, которая уже не так красива и уже не соревнуется за руку и сердце самого богатого или достойного мужчины, нечего терять. В каком-нибудь шестнадцатом веке пятидесятилетняя старуха, в отличие от пятнадцатилетней девушки, наверняка меньше боялась высказывать свое мнение, ей уже не нужно волноваться о выгодной партии. В этом плане менее привлекательная женщина может быть свободнее и независимее, чем молоденькая красавица.

Сейчас женщин все еще оценивают по физическим данным, в отличие от мужчин. Но времена изменились, и женщинам не обязательно нужен обеспечивающий их муж. В наше время женщинам легче высказывать свое мнение, потому что это им мало чем грозит, а если назвать кого-то «ведьмой», должного эффекта это уже не произведет. Так что мы действуем так же, как и раньше, только используем другие слова. Хотя мне кажется любопытным тот факт, что для дискредитации сильной и независимой женщины, что в старину, что сейчас, используется схожий ярлык.

Класс одобрительно загудел, и Уилсон улыбнулся, прежде чем продолжить.

– А все это подводит нас к нашему заключительному заданию. Какой на вас ярлык? Почему? Для многих из вас это выпускной класс, и впереди ждет большой мир. Вам не носить тот же самый ярлык, которым вас уже наградили. Потащите ли вы его на себе, к новым знакомым, или избавитесь и выберете новое определяющее вас слово?

Уилсон оглядел внимательно слушающих его учеников.

– К сожалению, в школе, а часто и в жизни, нас судят по нашим худшим мгновениям. Вспомните Мэнни.

Все сосредоточенно молчали, задумавшись, и сам Уилсон колебался, прежде чем продолжить, будто и ему тяжело было вспоминать о том дне.

– Но в большинстве своем мы оцениваем друг друга по тому, какой выбор делаем в той или иной ситуации, как себя ведем, – по всей нашей жизни, день за днем. И если вы посмотрите с этой точки зрения, то все ярлыки окажутся довольно-таки неправильными. Нам всем бы тогда пришлось использовать их тысячи, все с разными описаниями, чтобы наш образ получился честным. – Уилсон подошел к своему столу. – Вот, возьмите один себе и передайте дальше.

Он раздал по тяжелой стопке бумаги первым партам каждого ряда. На каждой страничке было около двадцати наклеек. Я взяла один лист и передала остальные дальше.

– Если бы я сказал вам отклеить все эти наклейки и прилепить их на себя, а потом ходить по классу, чтобы ваши одноклассники написали там что-то о вас – только одно слово, как ведьма, например, – как вы думаете, что бы они написали? Попробуем?

Я почувствовала ужас, горячим воском заструившийся по венам. Все чувствовали себя неловко, ребята вокруг начали ворчать и бормотать себе под нос.

– Вам не нравится, да? К счастью для вас, мне тоже. Во-первых, все будут либо слишком добры, либо слишком жестоки, и правды мы так не узнаем. Во-вторых, хотя мнение других о вас и важно… да, я сказал, что оно важно. – Уилсон остановился, чтобы убедиться, что все мы по-прежнему слушаем. – Нам всем нравится использовать эти приятные клише о том, что мнение других не имеет значения, но в деловых или романтических отношениях, даже просто в реальном мире, оно имеет значение.

Он подчеркнул слово «имеет» и снова окинул взглядом класс.

– Так что хотя мнение других и важно, но не настолько, как наше собственное мнение о самих себе. Потому что, как мы с вами обсуждали раньше, то, во что мы верим, влияет на нашу жизнь. На нашу судьбу. Так вот, я хочу, чтобы вы сами написали эти слова. Двадцать ярлыков. Будьте настолько честны, насколько можете. Каждый должен состоять из одного, максимум двух слов. Пишите коротко. Ярлыки же просто… емкие и безжалостные, верно?

Уилсон открыл большую коробку с черными маркерами и раздал их по одному каждому ученику. Несмывающийся маркер. Как мило. Я наблюдала за суетящимися одноклассниками. Крисси осталась верна своим гелевым ручкам и уже писала такие слова, как «потрясающая» и «классная», на своих наклейках. Мне очень хотелось написать «пни меня» и приклеить ей на спину. Потом я написала бы «пошел ты!» на остальных и одну за другой пришлепнула бы их прямо Уилсону на лоб.

Как же он меня достал! Как может кто-то так сильно мне нравящийся так сильно раздражать?

Уилсон с наклейками на лбу вызвал у меня улыбку. Но только на секунду. Задание было ужасно дурацким и ужасно унизительным. Я посмотрела на белые квадратики на столе, которые ждали откровенностей. Что мне написать? «Беременная»? «Залетела»? То, что нужно. Два слова, да? Как насчет «стервы» или может… «неудачницы»? Или «в пролете»? «Конченой»? «Конец игры»? Слово, выскочившее вслед за этим, бросило меня в дрожь. «Мать». О, черт, только не это.

– Я не могу этого сделать! – громко и четко заявила я.

Все посмотрели на меня, открыв рты и замерев с занесенными над бумагой маркерами. Вообще я имела в виду совсем не задание. Но поняла, что его тоже не смогу выполнить. И не стану.

– Блу? – мягко окликнул меня Уилсон.

– Не буду этого делать.

– Почему же? – он говорил так же тихо и мягко. Лучше бы закричал в ответ.

– Потому что это неправильно… и… глупо!

– Почему?

– Потому что это очень, очень личное! Вот почему! – Я всплеснула руками и столкнула наклейки на пол. – Я могла бы соврать и написать кучу слов, которые ничего не значат, в которые я не верю, но в чем тогда смысл? Так что я не собираюсь делать это задание.