Читать книгу "Старые друзья - Жан-Клод Мурлева"

Я засыпаю землей ее лицо, накрытое простыней. Я делаю это руками, очень осторожно, и без конца спрашиваю, не больно ли ей. «Нет, – отвечает она, – все просто отлично». Я забрасываю яму лопатой и раскидываю сверху горсть осенних листьев и немного белых цветочков, которые растут тут же и названия которых я не знаю. Косуля убежала. Я спускаюсь с холма.

18

Секрет. Дождь. Секрет

Главной героиней этой игры – если ее можно назвать игрой – долгое время была моя мама Сюзанна. До того весеннего дня 1989 года, когда она сыграла свою роль с такой убедительностью и таким правдоподобием, что игра стала реальностью. Она умерла не старой – в шестьдесят один год. Судя по всему, месье Бенуа так и не научился беречь своих жен, как месье Сеген не научился беречь своих коз. Но рассказать я хочу не о том, как она умерла и как ее хоронили, а о том, что случилось за несколько дней до этого. Спать в одной постели со своим мужем Жаком она уже не могла, и мы поставили в их спальне еще одну кровать. По ночам мы с Розиной по очереди дежурили возле нее, освободив от этой обязанности отца, который быстро уставал. Под действием морфия и снотворных, призванных снять боли и страхи, большую часть времени она дремала, но в результате каких-то неведомых химических процессов ее природная фантазия разыгралась с особой силой; признаюсь, что чуть ли не до последнего вздоха ей удавалось нас веселить.

В ту ночь я сидел на краю ее постели, держал ее за руку и гладил по голове. Розина, которая, как и я, специально приехала к родителям, спала в соседней комнате – в своей бывшей спальне, отец – внизу, в своей. В горле у меня стоял ком.

– Мам?

– Да?

– Спасибо тебе. Спасибо, что заботилась обо мне, когда я был маленький…

Я давно хотел сказать ей эти слова, с тех пор, как мы узнали о ее болезни, но я боялся, что они прозвучат для нее предвестием скорой кончины. Или что она продолжит мою речь по-своему: «…хоть ты мне и не родная мать». Но теперь время поджимало – я не собирался потом всю жизнь упрекать себя, что так и не сказал ей этих слов. Я так волновался, что мне стоило немалого труда выговорить до конца: «Спасибо, что заботилась обо мне, когда я был маленький». Но я справился и теперь ждал, что она ответит. Если ответит. Она молчала. В комнате, во всем доме, на всей ферме стояла полная, абсолютная тишина. Ни собаки, ни цесарок уже не было, а люди – все, кроме нас двоих, – спали. Даже ветер не шумел. Наконец она мне ответила, и это был самый простой, самый неожиданный и самый остроумный ответ. Она сказала:

– Не за что.

И тут меня озарила одна идея. Клянусь, заранее я ничего не планировал. Мне вообще не свойственно вынуждать людей нарушать данные обещания, особенно людей слабых, а в нашем случае речь шла не о слабости, а о приближающейся смерти. Но в комнате царили такой покой и умиротворение, что у меня вырвалось само собой:

– Мам?

– Что?

– Скажи, пожалуйста, а тот шестой вопрос в викторине «Пан или пропал»… Ты знала на него ответ?

– Ох, Сильвер, прошу тебя, не надо…

Я притворился, что выкручиваю ей большой палец на руке:

– Давай, мам!

Она засмеялась:

– Да он мне сейчас палец сломает!

– Сломаю! – подтвердил я и сделал зверское лицо.

– Ну ладно. Отец спит?

– Спит.

– А Розина?

– И Розина спит.

– Закрой дверь.

Я закрыл дверь и вернулся к ней. Меня переполняли эмоции – сейчас я узнаю секрет тридцатитрехлетней давности. Она лежала на боку, прижавшись щекой к подушке. Голос ее звучал тихо и слабо, но оставался твердым и не дрожал.

– Ты дверь плотно закрыл?

– Да.

– А собачку застопорил?

– Да.

– А задвижку не забыл? – Она сама засмеялась своим придиркам. – Ну хорошо. Вопрос был такой: «Кто управлял Берлинским филармоническим оркестром до Караяна?»

– Ты знала кто?

– Знала. Челибидаке. Румынский дирижер.

– Я и не сомневался. Если бы ты не знала, ты бы нам сказала.

Насколько я помнил, она выиграла четыре тысячи франков. Решись она продолжить игру, получила бы восемь тысяч – примерно треть своей тогдашней месячной зарплаты. Представляю, как она была на себя сердита.

– Сильвер?

– Да?

– Хочешь, еще кое-что расскажу?

Я удивился. Что еще она может мне рассказать? На миг у меня даже мелькнуло: а вдруг она переспала с Заппи Максом? Будь это так, я порадовался бы за нее, но одновременно почувствовал бы себя оскорбленным. Но все оказалось совсем не так.

– А седьмой… Седьмой вопрос был про месяц и год рождения Каллас…

– Что? Заппи Макс сообщил тебе седьмой вопрос?

– Да. Сначала он не хотел, но я так ему улыбнулась… С помощью такой же точно улыбки я захомутала твоего отца… И потом, все уже ушли. Мы остались одни в зале. Сидели в первом ряду…

– И?…

– Что – и?

– Ты знала?

– …

– Мама, ты знала?

Она уснула. Я выпустил ее руку из своей и прилег рядом с ней. Примерно через час – а может, прошла всего одна минута; время в те ночи странным образом растягивалось, – меня разбудил ее голос. Я вскочил, встал перед кроватью на колени и снова взял ее за руку.

– Да, я знала… Она родилась в декабре тысяча девятьсот двадцать третьего года… Второго декабря… В Нью-Йорке.

– А… восьмой? Мам, восьмой вопрос он тебе тоже задал?

– Ну, это был самый легкий! Сколько актов в «Прекрасной Елене»?

– В «Прекрасной Елене»?

Она принялась напевать, отбивая ритм указательным пальцем. Ее губы едва шевелились: «А я храбрей всех героев, брей всех героев, брей всех героев»… А мне подумалось, что она и правда храбрей всех героев. Она ведь знала, что вступила в решающую схватку со смертью и что у нее нет ни единого шанса на победу.

– «Прекрасная Елена»… – вновь заговорила она и засмеялась своим лукавым смехом. – Ну, конечно, я знала ответ. Не такая уж я дурочка… Хотя как раз наоборот. Ужасная дурочка… Хи-хи-хи… А потом он задал мне девятый вопрос. Он уже сам не мог остановиться. Бедный Заппи…

– Мама, ты знала ответ на девятый вопрос!

– Поклянись, что не скажешь отцу!

– Клянусь!

– Это было… Нет, не помню. Забыла. Зато точно помню, что ответила правильно. Потом он задал мне десятый вопрос, а за ним – одиннадцатый.

Она снова впала в забытье. Я потряс ее за руку – довольно сильно:

– Мам, и ты ответила?

Она слегка качнула головой и медленно прошептала, словно повторяя за Заппи Максом: «Сюзанна, вы можете сказать, кто из пианистов аккомпанировал Кэтлин Ферриер при записи на радио ее концерта в феврале 1951 года в Милане?»