Читать книгу "Целитель. Союз нерушимый? - Валерий Большаков"

– А вот не надо… – укорила Сулима, лукаво щурясь, и плотней запахнула халатик.

– Тянет… – вздохнул я, не найдя оправданий. А уши мои, похоже, порозовели. Индикаторы эмоций, чтоб вас…

– Я покормила, Рит! – прозвенела Настя. – У-у, какой глазастенький…

– Пойдем, – улыбнулась Сулима, беря меня под руку, – я тебя тоже покормлю. И напою горячим чаем! А то тянет его, видите ли…

Вырываться я не стал, и меня торжественно провели на кухню.

Тесная, она вмещала сразу две мечты моей мамы – кухонный гарнитур, кажется, польский, и белое, слегка обтекаемое чудо – холодильник «Розенлев». Тут же, на широком подоконнике, пускали зеленые стрелки сморщенные луковицы, пучочками белых корешков цедившие воду из майонезных баночек. А на половине стола, застеленного цветастой клеенкой, сохли вымытые кубки – и простенькие сочленения усеченных конусов с небрежной гравировкой, и затейливые сосуды с золочеными ручками, с тонко прописанными миниатюрами, изображавшими гимнасток в воздушных па.

– Твои трофеи? – заметил я с уважением.

– Да вот, – мило зарделась Рита, – перемыла хоть, а то пыль собирают. Садись, мы с мамой рыбный пирог испекли! Чуешь?

– Чую! – плотоядно проурчал я. Пицца-то давно усвоилась!

Девушка засмеялась и вытащила из духовки початый рыбник.

– Кушай давай! Я тоже с тобой попью. Тебе послабже, покрепче?

– Слабый чай, – выразился я, хорошенько откусив от пирога, – это сильное недоразумение!

Улыбаясь, Сулима наполнила две чашки и присела напротив. Помешивая сахар, вскинула глаза и протянула:

– А ведь еще в мае ты был совсем-совсем другим…

– Разве? – делано удивился я.

– Угу. Обыкновенным мальчишкой…

– Да? – Я поерзал на табуретке. – А сейчас какой?

– Необыкновенный… – серьезно сказала Рита. – Таинственный и загадочный…

Рыбник вышел на славу, но так и подавиться недолго.

– Не преувеличивай, – пробормотал я, утыкая взгляд в чашку.

Сулима покачала головой.

– Год назад ты бы тут сидел, краснее мака, потный и немой… – заговорила она, доверительно понизив голос.

– Все взрослеют, Риточка.

– Не всем, чтобы вырасти, хватает одного лета!

Ритины глаза затуманились, но тут в проходе из прихожки на кухню энергично зашаркали Настины шлепанцы.

– А что вы там едите такое вкусное? – донесся обвиняющий голос.

– Иди к нам, Настёна! – засмеялась Сулима. – Тут всем хватит!

Домой мы вернулись где-то через полчаса, сытые и умиротворенные. Рита одолжила мне старую куртку, так что чай, который булькал во мне, как в термосе, не остыл. Настя, неугомонная, покрутилась и умотала под предлогом «Надо же вещь вернуть!» (подразумевается: «Надо же с Иркой поделиться!»), а я поплелся в свою комнату, чтобы с третьей попытки добить прогу.

Увы, и четверти часа не прошло, как заскрежетал ключ, скрипнула дверь и веселые голоса родителей наполнили прихожую. «Не судьба!» – понял я, выходя встречать.

– Привет, Миша! – оживленно сказала мама, стягивая сапоги. – А Настя где?

– К Ирке побежала. Есть хотите?

– А то! – хмыкнул папа.

– Пиццу будете?

– Пиццу?! – восхитилась мамуля. – Настоящую?

– В подлиннике. Правда, она остыла, но это мы сейчас исправим.

Микроволновки в СССР выпустят только года через три, так что я засунул поднос с пиццей обратно в духовку – пусть греется. Под такую закуску не грех и выпить – мать семейства подумала-подумала и достала-таки заветную керамическую бутылочку.

– «Рижский бальзам»! – со значением объявила она. – По капельке на ночь, сугубо для здоровья.

Папа крякнул и полез за рюмками. Выставил на стол три, но потом одну убрал – из педагогических соображений.

– Тебе нельзя, – сказал он, полуутверждая, полу-сомневаясь. – Или можно?

– Кирять? – снисходительно уточнил я. – Воздержусь.

– «Кирять»! – вознегодовала мама. – Ох уж этот молодежный жаргон! Вам что, русского языка мало?

– А это традиция такая, – улыбнулся я уголками рта. – Каждое поколение вводит свой разговорник, чтобы хоть как-то отличаться от старших. Это же не просто слова, а как бы опознавательные знаки. Вот вы в моем возрасте как говорили? «Бухать», верно?

Родительница растерялась.

– Разве? – Она неуверенно повернулась к папе.

– Йа, майне кляйне, – величественно ответил отец. – Граненые стаканы на заводе имени Бухарина делали, так и называли – «бухарики». Вот народ и обогатил язык новым глаголом. Кстати, слово «кирять» более изысканно – это производное от французского коктейля «кир».

– О-ля-ля… – вздохнула мама. – Ну, долго еще?

– Да все вроде.

Я выложил пиццу на блюдо, и родители набросились на угощение. Если б не рыбный пирог, которым угощала Рита, я бы тоже причастился – пахло бесподобно. Некоторое время старшее поколение не было способно к членораздельной речи, только и знало, что гласные тянуть да согласную «М». «Ммм…»

– Вкуснятина какая… – выговорила мама. – Даже Италией запахло!

– Да, Италия… – вздохнул папа. – Знаешь, когда я смотрю французские комедии, я одновременно смеюсь – и досадую!

– Смех – понятно, – рассудила супруга, – а досада отчего?

– От зависти! – криво усмехнулся супруг. – Европейцы гораздо свободнее нас. Я уж не говорю, что живут они куда лучше. О, кажется, Миша не согласен!

– Нет, почему же? – пожал я плечами. – В Европе и зарплаты выше, и свобод больше, даже чересчур.

– Разве свободы может быть слишком много? – выдавил отец голливудскую улыбку.

– А как же? – хладнокровно сказал я. – Безграничная свобода – это вседозволенность, хаос и одичание. Должны же быть какие-то рамки! Какая-то строгая черта дозволенного. Это одно. Другое – на Западе очень много говорят о правах человека, но никто даже не заикается о его обязанностях. Это у нас защищать Родину – священный долг, а европейцы… Вон, оккупировал Гитлер Францию, и что? Хоть кто-то вякнул?

– Нет, ну там же были партизаны, – воспротивился папа. – Маки – с ударением на последний слог.

– Это наши партизаны пускали под откос немецкие эшелоны, а французы – нет, – парировал я, отщипнув-таки кусочек пиццы. – Плюнуть вслед машине гестапо считалось большим подвигом! А про ювенальную юстицию слыхал? Балуется какое-нибудь вредное дитё, пакостничает, ты его шлепнул, а он жалуется в опеку! И все – забирают ребенка из семьи и определяют в приют. А тебя за избиение младенцев еще и посадят! Не веришь? А ты послушай какую-нибудь «Свободу»! Они же не стыдятся либерального беспредела, а гордятся, как достижением!