Читать книгу "Эллинороссия - Дмитрий Володихин"

Посмотрим, что тут у нас.

Превосходно. Такие технэмы уже встречались. В пол встроены три каменных плиты с необработанной поверхностью – дабы никто не перепутал их с прочими, безопасными.

Все три приподняты над уровнем пола.

Допустим, одна была приподнята всегда. Если поставить на нее солидный груз, например… прыгнуть и надавить тяжестью человеческого тела, начнется саморазрушение технэмы. Возможно, вместе со всем лабиринтом.

Допустим, вторая – знак того, что взведены ловушки. Это понятно. Когда на вершине горы принялись сооружать дачу для Херсонесского архонта, начались осыпи и открылась пещерка. В пещерке пропала пара овец. Когда за ними явился пастушок, бедному отроку раздробило голень странным камнем, неожиданно выпавшим из свода. Староста из местной татарской деревни заглянул и тотчас связался с Херсонесом: «У нас тут, кажется, старая технэма!» Строительство, конечно, сейчас же прекратили. Херсонесская акадэмия послала своих знатоков. Те развели руками: «Не полезем! Не знаем таких технэм». Ну конечно. Разумеется. Управление Таврической фемы отправило гонца в стольный град Москов. Верховный друнгарий службы умельцев направил сюда нас. Понятно, что ловушки взвели еще строители. А может, они тут двадцать веков простояли взведенными, кто знает…

А вот то, что и третья плита приподнята, – совсем никуда не годится. Выходит, на боевом взводе стоит и сама технэма, не только ловушки. Чем она может порадовать? Мостов тут нигде нет, плотин тоже, здесь вообще с водой худо. Открыть тайный ход? Да ни в коем случае. Для этого меоты устроили бы технэму в сто раз меньше и в триста раз проще. Нет, тут другое дело. Своротить четверть горы и обрушить ее вниз, на каких-нибудь чаемых осаждающих, это – запросто. Только сейчас внизу нет нападающих. Там пять деревень. Готская, татарская, две русских и одна эллинская…

Я прыгаю на круглую плиту, заведующую ловушками. Она с мерзким скрипом опускается подо мной. Ловушки отключаются. Большой камень, заперший за нами вход в пещеру, освобождает путь.

Всё, наша работа здесь закончена.

Завтра сюда придут слуги местного архонта, намертво закрепят две других плиты. Потом явятся рабочие из Херсонеса и аккуратно разберут всё устройство сверху донизу. А мы будем только указывать и покрикивать. Мы, четверо умельцев старых технэм.

Если, конечно, Аргиропул выживет…

Мы с Лобаном выбираемся наружу. Ксения уже оттащила маленького, сухенького Аргиропула на свет Божий. Кажется, начинает приходить в себя. Дышать стал глубже. Или нет? Не могу понять.

Протягиваю фигурку бородача Ксении. Она у нас знаток умерших языков. Больше, чем я. Больше, чем целая кафедра великих умников в Московской государственной акадэмии.

Щурится. Двигает губами.

Наконец, произносит: «Царь Ярлаган, да хранят его духи предков».

Как же у меня болит голова! Смертельно болит голова.

* * *

Нет икон с изображением рая. Но есть октябрь в Крыму.

Мы сидим у мола, клюющего пенную плоть моря. Содержатель винного погреба сердито поглядывает на нас.

Летний жар давно растекся по травам и камням. Что ни день, то являются металлические ветра, зябь, сырь. Крым – женщина. Благородная, кокетливая, влюбленная в поэмы, драгоценности и наряды. Летом она танцует по волнам, по горным перевалам, между лоз, в полосе прибоя… Изгибает стан, рисует перстами символы и знаки неведомой древности. На ней белая туника с багряной каймой и ожерелье из лалов и пылающего серебра. По осенней поре она бродит по дорогам и постоялым дворам, облекшись в тунику с каймою лазурной. На ней – бирюза, обрамленная тусклым золотом. Женщина Крым ищет знакомства с нетерпением, уничтожающим всякий закон. Закрыв глаза, она шепчет творения умерших поэтов. Она нежна, но отнюдь не добра. Она изысканна и безжалостна. Тому, кто берет ее, она покоряется жадно, а любит одну себя… Когда осенняя пора переламывается, для госпожи Крым настает время обратиться в камень и погрузиться в дрему до весны. Такова плата за ее царское звание, за ее буйство, и за ее драгоценности, но пуще всего – за ее надменность. Наступает день, когда следует ей совлечь с себя шелка, снять бирюзовое ожерелье и, обнажившись, припасть к скале, срастись со скалой. В такой день ей холодно, очень холодно. Тогда на всю Таврику опускаются холода. Завтра – такой день, его приход угадывают все, кто любит эту землю, кто готов поклониться этой женщине. Сегодня еще тепло падает с небес на щеки, волосы и плечи. Сегодня всё хорошо здесь, на Полдневном берегу Крыма.

И море – как берилл, по которому идет рябь.

И ангелы с небес шлифуют горные пики бархоткой туманов.

И Каламитский шлях – весь в генуэзских дукатах и ромейском пурпуре.

И на светлой гальке херсонесской, близ храма святого Владимира, призывно поблескивают денарии, драхмы и миллиарисии паломников из дальних краев.

И самодовольные коты храбро когтят гранатовые деревья, не боясь, что спелый плод станет для них казнью.

И царственный павлиний петел в имении князей Гагариных в несусветную рань устраивает побудку гласом инопланетянина…

А завтра случится буря, медузы вылетят на берег, воздух наполнится стеклянной свежестью, морозное дыхание степей доберется до прибрежных селений.

Содержателю винного погреба самое время убирать столики с улицы. А он по вечерней поре всё никак не может убрать последний столик – мы сидим за ним и не торопимся уходить.

Бедный, бедный старик, придется ему подождать.

Я так люблю самоцветы крымских вин…

С жизнью меня связывают работа, вино и вера. Больше меня здесь ничто не держит. Неизбывная скука одолевает меня.

– …да, – говорит моя собеседница, – я знаю о чудесных свойствах Партенитского красного. И о чудесном вкусе Сурожского игристого, из имений князя Голицына-Кантакузина. И о божественном нектаре, который доставляют сюда по морю из фемы Халкидики. И о том, что его любит сам государь Николай Александрович, я тоже знаю. Но пить все равно ничего не буду.

Здесь яшмовая галька. И время от времени к самой пристани у Медведь-горы подплывают дельфины…

– Извините меня, драгоценный Николай Степанович, но вы здесь наслаждаетесь отдыхом, а я прибыла к вам по делу. Для меня вы, а также этот погреб и вся Таврика вместе с ним – работа… – продолжала зудеть она.

А не взять ли жареной рыбы? Тут превосходная жареная рыба. Свежая, только что выловленная.

– …а на работе пить не принято. Не говоря о том, что я вообще не одобряю этого порока!

Безветрие. У самого окоёма – белеет череда рыбацких суденышек…

– Вы слышите меня, Николай Степанович?

Вот надоедливая коза, откуда ты только свалилась на мою голову!

Хорошо же. Ладно.

– Давайте ваш первый вопрос.

– Судя по отчетам логофетов, умельцы старых технэм занимаются самым опасным делом в Империи. Они гибнут чаще воинов, чаще ярыг из особых служб. За весь прошедший 7428 год в разных местах Империи на суд Божий ушло полтора десятка умельцев…