Читать книгу "Красный дом - Марк Хэддон"

* * *

Начало всех начал – дом. Всегда. Дом, по сравнению с которым все остальные дома – больше, прохладней или роскошней. Дом, облицованный в тридцатые годы кирпичом, с разрушенной теплицей, зарослями ревеня и ржавыми канистрами «Кастрола» для газонокосилки. На заднем дворе можно отогнуть уголок мелкоячеистой сетки забора и проскользнуть на вырубку, мимо которой каждые полчаса проходит поезд на Шеффилд. Испачканные дегтем спальные вагоны, запертая распределительная коробка с электропроводкой. Если положить на рельс пенни, поезд раскатает его в длинную бронзовую полоску, стерев лицо королевы.

Вернувшись обратно, можно заглянуть в пруд, проверить, правда ли там водятся головастики, как утверждает брат. Пока ты вглядываешься в суп из ила и водорослей, брат толкает тебя. Ты с визгом падаешь в пруд, затхлая вода попадает в рот, и с тех пор для тебя страх и одиночество всегда будут пахнуть так – илом и водорослями. Промокшая, ты бежишь по заросшему бурьяном саду и зовешь отца. Он стоит у двери в кухню, но при виде тебя исчезает, с жужжанием распавшись на полосы, будто капитан Кирк из «Звездного пути» в телепорте. Дверной проем пуст, кухня пуста, дом пуст, и ты понимаешь, что он никогда не вернется.

* * *

– Ты взяла с собой что-нибудь другое почитать? – спросила Анжела.

– Взяла, но сейчас мне хочется читать это, если ты не против, – ответила Дейзи.

– Сарказм тут ни к чему.

– Дамы… – произнес Алекс.

Его вмешательство неминуемо обострило бы ссору, если бы не Бенджи, который несся по проходу, отталкиваясь от спинок кресел. В туалете он вдруг вспомнил оборотня из сериала «Доктор Кто»: глаза как черные бильярдные шары, горячее дыхание… Нырнув под руку отца, Бенджи уткнулся носом в гладкую манжету его особенной рубашки.

– Все хорошо, кэп? – спросил отец.

– Да, – ответил Бенджи, потому что сейчас все стало хорошо.

Он взял записную книжку с надписью «Музей естествознания», восьмицветную ручку и принялся сосредоточенно рисовать зомби. Отвлекся он, лишь когда пришла пора пересесть на другой поезд. Тот отходил через две минуты, так что следовало поспешить. Однако на полпути Бенджи вспомнил, что забыл забрать металлическую штучку.

– Какую еще штучку? – удивилась мама.

– Металлическую штучку, – повторил он, потому что называл ее именно так.

Это была застежка от портфеля, и позже мама назовет ее мусором, но Бенджи нравилось, как она пахнет и щелкает при нажатии.

– Я принесу, – сказал отец, еще помнящий, как в детстве хранил лошадиный зуб в жестянке из-под табака «Голден Вирджиния».

– Боже мой, зачем? – вздохнула мама.

Но отец все равно сбегал за штучкой и отдал ее Бенджи со словами:

– Храни ее как зеницу ока.

Когда они отъезжали от станции, Бенджи увидел, как двое полицейских в ярко-желтых куртках арестовывали женщину с длинными седыми волосами. У одного из полицейских был пистолет.

Мимо промчался поезд. Он ехал с такой же скоростью, как их поезд, и Бенджи вспомнил историю о мысленном эксперименте Альберта Эйнштейна. В Вене, сидя в трамвае, Эйнштейн представлял, что если бы трамвай ехал со скоростью света, а он держал зажженный факел, то пламя висело бы в воздухе неподвижно, будто сахарная вата.

* * *

Ты ненавидишь Ричарда за то, что он в четырехстах милях отсюда бродит по своему просторному георгианскому особняку на Морэй-плейс, а ты, сидя на поцарапанном зеленом стуле, слушаешь, как мать кричит из клетки своего поврежденного разума: «Медсестры жгут мне руки! Прошлой ночью был воздушный налет!»

Ты ненавидишь Ричарда за то, что он оплачивает и содержание матери, и большой газон у ее номера, и непритязательные пятничные мюзиклы «Волшебные воспоминания. Звезды прошлых лет» для ее развлечения. Ты ненавидишь его за женитьбу на женщине, которая предложила твоим детям ягненка под соусом карри и заставила вас поселиться в гостинице. Ты ненавидишь его за то, что он заменил эту женщину так легко, будто несчастный случай, разрушивший жизни других людей, был не более чем медицинской процедурой: опухоль вырезали, рану зашили и промокнули тампоном. Ты ненавидишь его за то, что он блудный сын.

– Когда Ричард навестит меня? – спрашивает мать. – Ты знаешь Ричарда? Он такой славный мальчик.

Однако в глубине души тебе нравится быть примерной дочерью, заботливой дочерью. В глубине души ты все еще ждешь окончательного приговора, когда тебя наконец оценят выше неприлично преуспевающего брата. Хотя та единственная, кто может вынести этот приговор, то приходит в себя, то вновь теряет сознание. Кислородная маска на ее лице то запотевает, то проясняется. Тихо шипит баллон под кроватью. А потом все прекращается.

* * *

Трасса М6 вела на юг, бирмингемская сутолока наконец осталась позади. Ричард прибавил скорость и пристроил «мерседес» за бельгийской цистерной с химикатами. До СТО в деревушке Фрэнкли – две мили. Ричард вообразил, как заглушит мотор в углу стоянки для автомобилей, чтобы посмотреть на спящую Луизу. Растрепавшиеся белокурые волосы, розовое ушко… извечная загадка, почему мужчина возбуждается при виде одной определенной женщины, а не какой-нибудь другой. Это что-то, сидящее глубоко в мозгу, как тяга к сладкому или боязнь змей. Ричард посмотрел в зеркало заднего вида. Мелисса слушала на смартфоне комедийную передачу. Он сунул в плеер диск с оперой «Дидона и Эней» в исполнении оркестра под руководством Элиота Гардинера и увеличил громкость.

Мелисса смотрела в окно автомобиля и представляла себя в фильме. Вот она идет по мощенной булыжником площади. Голуби, собор. На ней красный кожаный жакет, который отец привез ей из Мадрида. Ей пятнадцать. Она входит в комнату, все взгляды обращаются на нее…

Вдруг до нее дошло – все захотят, чтобы она подружилась с той девчонкой, раз уж они ровесницы. Точно так же мама хотела подружиться с какой-то женщиной на кассе гипермаркета «Теско» только потому, что им обеим по сорок четыре года. Та девчонка могла бы выглядеть лучше, но понятия не имеет, как это сделать. Может, она лесбиянка. Семь дней в деревне, с чужими родственниками… «Это важно для Ричарда», – твердит мама. А делать Ричарда счастливым теперь, видимо, главная цель их жизни.

«Прочь гони печаль с чела. Все судьба тебе дала: славу трона, власть короны. Ты для счастья рождена. Прочь гони печаль с чела, небом власть тебе дана»[3], – слушал Ричард оперу.

Какой-то придурок на мотоцикле пронесся мимо них со сверхзвуковой скоростью. Ричард мысленно увидел бензиновое пятно, вспыхнувший бензобак, размозженную голову и родителей парня, соглашающихся на трансплантацию его органов, чтобы хоть что-то хорошее получилось из его короткой жизни, столь никчемно потраченной. Впрочем, скорее всего, по закону подлости парень выживет, и какой-нибудь бедолага будет следующие тридцать лет опорожнять его мочеприемник и стирать с его подбородка размазавшуюся яичницу.