Читать книгу "Стоит только замолчать - Джесси Болл"

ода (молчит).

1-й полицейский: Господин Ода, вы в незавидном положении. Могу вас заверить: если вас признают виновным, то почти наверняка отправят в камеру казней в тюрьме Х. и повесят. Если кто-либо из лиц, упомянутых в вашем признании, еще жив и вы поможете нам отыскать их, это может вам помочь. Это может все изменить. Вы сможете спасти себе жизнь.

ода (молчит).

2-й полицейский: Если вы думаете, что молчание вам чем-то поможет. Если вы так думаете.

1-й полицейский: Если вы так думаете, то вы совсем ничего про все это не знаете.

2-й полицейский: Может быть, вы докатились до такого, потому что ступили на неверный путь. Может быть, вы думаете, что знаете выход. Но вы ничего не знаете. Выход один – он в том, чтобы нам помочь.

1-й полицейский: Скажите нам, где эти лица. Для вас это правильный ход. Для вас это выход.

2-й полицейский: Не на свободу.

(Полицейские смеются.)

1-й полицейский: Нет, просто выход – способ увильнуть от камеры казней.

2-й полицейский: И не только от нее, но даже теперь. Даже теперь все может обстоять лучше, чем сегодня. Все необязательно должно быть так, как обстоит сегодня. В тюрьме, вы уж поверьте, есть камеры получше вашей. Есть еда получше той, которой будут кормить вас. Есть даже… хотя об этом мне упоминать не положено… но можно устроить, чтобы вас перевели от нас в обычную тюрьму. Там все по-другому. Может, она вам лучше подойдет? Там даже надзиратели не такие. Не везде все одинаково. Вы можете улучшить свое положение – вот про что мы говорим.

1-й полицейский: Мы вам не враги. Вам вообще никто не враг. Мы все просто работаем сообща. Мы все сотрудничаем. Сейчас мы с инспектором Нагано уйдем из вашей камеры. Я хочу, чтобы завтра, когда мы снова придем, вы нашли, что нам сказать. Понимаете?

Интервью 1

(Мать)

[От инт. Когда я приехал в деревню спустя много лет, мне удалось взять серию интервью у членов семьи Ода. Вступить с ними в контакт было непросто, но, как я вам уже сообщил, у меня были свои резоны для усердных стараний. Раньше я приезжал в Японию лишь ненадолго, и теперь многое оказалось мне внове. Было чудесное ощущение, что ты открыт миру: все как бы расширялось и усиливалось, становилось крупнее и отчетливее; так в облачную погоду освещение иногда меняется, становится светлее, даже когда солнце не озаряет тебя прямыми лучами. Несколько отрывков из интервью я включил в этот текст, чтобы отразить, как менялся характер заточения Оды Сотацу. Я все разъясню скрупулезно, деталь за деталью, знакомя вас с доказательствами в той же форме, в которой они были мной получены. Дом, где я брал интервью, представлял собой съемное жилье в усадьбе, известной тем, что в определенные сезоны там полно бабочек. Когда я приехал, а также в те дни, когда я начал брать интервью, бабочек было не видать. Однако когда мы сидели в доме в комнате окнами на север, которую часто выбирала для интервью мать Сотацу, та говорила, что бывала в этом доме при других обстоятельствах и видела бабочек. И тогда я словно бы увидел их, а впоследствии, когда они появились на самом деле, все было именно так, как она рассказывала. Я упоминаю об этом только для того, чтобы создать впечатление, что она заслуживает доверия, пусть даже тема насекомых и тема признания ее сына, очевидно, вообще-то не схожи между собой, пусть это вообще-то разные темы. И все же ощущение правдивости сохранялось, потому я и даю это пояснение.]

[Это выдержки из длинных бесед, так что какие-то фразы могут отсылать к другим, прозвучавшим раньше, или начинаться на середине мысли, когда что-то важное уже частично высказано.]

≡

инт.: Г-жа Ода, вы говорили о том первом дне, когда вам позвонили официальные лица и вы пошли на свидание к Сотацу.

г-жа ода: На самом деле в тот день мы не пошли. Ни я, ни мой муж. Никто из моих детей.

инт.: Почему?

г-жа ода: Муж запретил. Он пришел в ужас, когда узнал. Сидел дома, без света, часами просто смотрел в пустоту. А когда вышел к нам, сказал, что мы не пойдем на свидание к Сотацу. Сказал, что не знает никого, кого бы так звали, и спросил, знаю ли я такого.

инт.: А вы что сказали?

г-жа ода: Я сказала, что не знаю. Не знаю никого, кого бы так звали. Он сказал, что ему прискорбно слышать про эту путаницу, мол, полиция думает, будто мы знаем подобных людей, но мы их не знаем. Я хотела пойти, конечно. Конечно, я хотела пойти. Но он очень четко разъяснил, как все должно быть.

инт.: А ваши остальные дети?

г-жа ода: В то время они не жили с нами, а я им ничего не сообщала.

инт.: И что же изменилось? Почему вы пошли на свидание к Сотацу?

г-жа ода: Когда утром я проснулась, мой муж был в одежде, в которой я его никогда не видела, – в старом костюме, довольно чопорном. Он сказал, что, возможно, все вышло по его вине и мы должны увидеться с нашим сыном Сотацу. Я сказала ему: да, я тоже думаю, что мы должны это сделать. Он сказал, что это несущественно – несущественно, что именно мы должны делать, но мы это сделаем. И тогда мы вышли, сели в машину и поехали в тюрьму.

инт.: И что вы там увидели?

г-жа ода: Полицейские старались не смотреть на нас. Во время того свидания или любого другого свидания никто, как мне кажется, не смотрел нам в глаза. Им хотелось притвориться, что нас не существует. Я это понимаю, кстати, я понимаю, каково им. Та еще работа – ты за решеткой. Наверно, хорошо, что кто-то по доброй воле вызывается там работать.

инт.: Он сидел далеко от входа в полицейский участок?

г-жа ода: Его переводили из камеры в камеру. Он не всегда был на одном и том же месте. Может, из-за взысканий? Его часто наказывали, его отец одобрял это. Когда я сказала, что мне кажется, как-то этого многовато, господин Ода сказал мне, что на самом деле нет, это еще мало. Я не очень много знаю о таких вещах. Если вы поговорите с мужем, он, может быть, вспомнит побольше или припомнит, что раньше знал больше.

инт.: Но само свидание? Вы поговорили с ним?

г-жа ода: Говорили мы. А он – нет. Сначала он был в маленькой камере. В ней вообще ничего не было, только сливное отверстие. Думаю, они хотели, чтобы он заговорил, но он отказывался. В тюремной одежде он казался каким-то крошечным. Как неприятно мне было смотреть на эту одежду. Теперь мне обо всем этом думать неприятно.

инт.: Простите, но не могли бы вы просто припомнить, что вы ему сказали?

г-жа ода: По-моему, я ему ничего не сказала. Боялась – скажу что-то не то, и тогда господин Ода сделает так, чтобы мы больше никогда не ходили на свидания, и потому я держалась тихо. Хотела посмотреть, как он скажет то, что требовалось сказать. Он сказал: “Сын, ты это сделал? Они говорят, ты сделал это и так и сказал, говорят, ты сказал, что это сделал. Ты это сделал?” А Сотацу ничего не сказал. Но посмотрел на нас.