Читать книгу "Аркада. Эпизод первый. kamataYan - Вадим Панов"

Нет, власть – это по-прежнему сила, и никак иначе, но Берлин, как и все крупные города, оказался застроен гигантскими, напоминающими изъеденные червями скалы, MRB[3], и благодаря им Шарлоттенбург стал напоминать если не благополучный район, то старающийся таковым выглядеть: бетонные громады, линии метро, не сильно разбитые дороги и редкие зеленые островки малюсеньких парков. Здесь перестали убивать средь бела дня, во всяком случае на виду у всех, из повадок жителей исчезла настороженность, и стали редкостью разбитые окна и витрины. Шарлоттенбург вырвался из бездны, вернулся в мир среднего класса, но следы некрасивого прошлого нет-нет да показывались. Они были хорошо видны опытному глазу, особенно на местном рынке, где Карифа молниеносно вычислила дилеров и даже определила, что именно они поставляют.

Справа от кальянной торговал длинный и очень худой Баскетболист – так окрестила его про себя агент Амин. Судя по цвету кожи, мулат во втором поколении, улыбчивый балабол, отпускающий клиентам не только товар, но и шутки. К нему спешили подростки – игроманы, закидывающиеся расширяющим сознание «лепестком». Под маркизой мясной лавки прятался Сапожник – толстый араб, расположившийся в раритетном кресле уличного чистильщика обуви. Сапожник без умолку болтал по телефону и продавал модные «синтетики» для вейпов – его клиенты в обязательном порядке изучали распечатанное на картонке меню, иногда спорили между собой, иногда обращались за советом и делали заказ лишь после долгих раздумий. Тяжелыми наркотиками торговали в глубине рынка, Карифа видела бредущих туда торчков, но проследить конечную точку их маршрута не смогла. Да и не особенно стремилась, если честно, поскольку ее отряд прибыл сюда не в рейд, а за информацией, и агент не собиралась привлекать к себе внимание. Особенно – внимание жилистых ребят в полубронированном пикапе на мощном бензиновом двигателе, зорко следящих за соблюдением порядка: Шарлоттенбург контролировала сомалийская MS[4] «Sons of Darod», связываться с которой не рисковали даже лютые бедуины из Шпандау.

К счастью, пикап стоял далеко от переулка, в котором остановилась Карифа, и сомалийцы то ли не заметили, то ли поленились проверить трех миролюбивых мотоциклистов. Один из которых, к тому же, успел добежать до ближайшего ларька и купить кебаб навынос.

– Почему эта улица называется площадью? – неожиданно спросила Рейган – плотная красноволосая девица, трижды сломанный нос которой не смогли выправить даже лучшие пластические хирурги GS.

Рейган предпочитала свободную одежду: брюки-карго, мягкие ботинки, футболку и короткую куртку, под которой пряталось оружие. Не простую куртку, как могло показаться несведущему человеку, а тактическую, с защитными вставками, ловко замаскированными под декоративные, – это «украшение» не пробивали ни нож, ни подавляющее большинство боеприпасов. Рейган легко могла сойти и за члена незаконной уличной банды, и за сотрудника законного MS, что было идеально для агента под прикрытием.

– Почему площадь?

– Это историческое название, – произнес Филип Паркер, оператор, обеспечивающий техническое сопровождение группы. Он много читал, и агенты считали его всезнайкой.

Паркер пребывал в штаб-квартире GS и присутствовал в разговоре незримо, в качестве голоса из вживленного в среднее ухо динамика, но благодаря дронам и бесчисленным камерам видел происходящее едва ли не лучше агентов.

– Я хочу знать, откуда взялось название, – упрямо продолжила Рейган.

– Какая тебе разница: улица или площадь? – ворчливо поинтересовался Захар, дожевывая резко пахнущий кебаб. Продавец положил слишком много соуса, и, откусывая его, русский тихонько ругался, опасаясь испачкать мотоцикл или штаны.

– Стало интересно.

– Что стало интересно?

– Почему улицу назвали площадью, – терпеливо объяснила Рейган.

– Какая разница? – повторил удивленный Захар.

– Улица длинная, а площадь – большая.

– И что?

– Они не похожи.

– А должны?

Несколько секунд Рейган внимательно смотрела партнеру в глаза, в смысле – в smartverre, поскольку Захар предпочитал зеркальные стекла, после чего уточнила:

– Тебя когда последний раз называли идиотом?

– Живые люди? – уточнил русский.

– Почему спрашиваешь?

– Потому что последний человек, который так меня назвал, почти сразу стал мертвым.

– Поскользнулся и упал с крыши?

– Нет, мы были в баре.

– Подавился чем-то?

– Проглотил бутылку.

– Да ты настоящий фокусник.

Карифа заметила, что Захар начал злиться, и лениво предложила:

– Поговорите о чем-нибудь другом.

– О чем?

– О чем угодно, только без драки.

Захар хмыкнул, доел кебаб и отнес грязные салфетки в воняющий неподалеку мусорный бак, чем четко дал понять, что не является местным жителем, предпочитающим бросать обертки и объедки под ноги.

Захар был настоящим, совсем как в кино, рыцарем: высоким, крепким, мускулистым и красивым естественной мужественной красотой, заставляющей учащенно биться романтические сердца. С такими данными он должен был стать или актером, или альфонсом, но чудеса случаются не только с преображением районов, и прелестный юноша оказался в армии, а затем – в GS, проявил себя великолепным полевым агентом и перевелся в спецназ Оперативного управления. Его единственным недостатком была вспыльчивость, но Захар умел сдерживать эмоции, и короткого замечания Карифы оказалось достаточно, чтобы он взял себя в руки.

Рейган тоже замолчала, но после недлинной паузы неожиданно спросила:

– Вас не раздражают улыбки? – и кивнула на толпу.

Захар и Карифа дружно повернули головы, пытаясь понять, что именно привлекло внимание Рейган, после чего синхронно ответили:

– Нет.

– Люди как люди.

– Все улыбаются, – добавил Паркер.

– Они постоянно улыбаются, – уточнила красноволосая, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

– И что? – не поняла Карифа.

– Достали.

– Забей, – предложил Захар.

– Давно забила.

– Тогда почему завела разговор? – спросил Филип.

– Сильно достали, – Рейган сплюнула.

– Ты прекрасно знаешь, почему они улыбаются, – пожала плечами Карифа.

– И поэтому я должна быть к ним добрее?

– Понять и простить, – хохотнул Захар. – Им приходится казаться счастливыми.

Потому что глобальная программа слежения считала мрачные выражения лиц подозрительными, начинала «вести» их, передавая от одной видеокамеры к другой, и если на измученном лице менеджера или домохозяйки слишком долго не появлялось улыбки, сообщала об отсутствии «счастливого настроения» в правоохранительное подразделение. Мрачного гражданина проверял ближайший патруль, и если причины для грусти «несчастливчика» признавались ничтожными, его вносили в список потенциально неблагонадежных, вырваться из которого было практически невозможно.