Читать книгу "Доплыть до грота (сборник) - Тамара Михеева"

– Нет…

– Представь себе! Куча народу в этом участвует. Не только… хмг… пожилые.

Зое – одиннадцать. Мы ей кажемся, наверное, ужасно старыми.

Я вдруг вспомнил, как Таня радовалась, когда мы первый раз приехали сюда. Этот дом у меня давно, остался в наследство от дядьки лет двадцать назад. И почти двадцать лет я тут не был. Сдавал его через агентство. А когда мы с Таней стали жить вместе, я рассказал ей о нем, и она сказала:

– Наверное, это так красиво – стареть, глядя на море. И Зойке был бы полезен морской воздух.

И мы переехали сюда. Ходить с палками по берегу моря и впрямь гораздо приятнее, чем по скучному парку.

Теперь у меня старость с видом на море.

И Зоя.

Она набивает карманы шишками и морскими камешками. Дома она выгребает их из карманов, расставляет на подоконнике по росту. У нее есть шишечный, ракушечный, палочный подоконники. Стеклышки она складывает в стакан, а камешки – в коробку из-под Таниных туфель.

– Расскажи что-нибудь, – просит она перед сном.

– Может, лучше почитаем?

– Нет, лучше расскажи.

Я не знаю, что рассказывать. В моей жизни ничего интересного не происходило, и я просто пересказываю ей всякие приключенческие книжки. Она слушает, раскрыв рот. Иногда спрашивает:

– Ты сам это видел?

Но одну правдивую историю я все-таки ей рассказал. Историю про дом, в котором мы живем. История и правда необычная. Дом построила моя двоюродная бабушка, тетя Галя. Потому что ее сына Генку, моего дядьку, посадили. Ему было пятнадцать лет. Какие-то мужики попросили его постоять на «шухере», пока они воруют сметану на молокозаводе. Пообещали дать стакан сметаны. Время было послевоенное, стакан сметаны – это же такое богатство! Их поймали. И всем влепили большой срок, потому что после войны за кражу государственного имущества очень сурово наказывали. Генке дали пятнадцать лет. Я помню, как плакала моя мама, когда получила от тети Гали письмо:

– Стакан сметаны! Стакан сметаны! – причитала она, раскачиваясь на стуле.

Тетя Галя воспитывала Генку одна, его отец погиб на войне. Я до сих пор думаю: пятнадцать лет – как же бесконечно много, когда у тебя никого больше нет. Стакан сметаны, и пятнадцать лет в тюрьме, и вся жизнь под откос. Наверное, это такое отчаяние, такая беспросветная мука, что только так и можно было справиться: начать строить хороший каменный дом для сына, который в тюрьме.

Генку тетя Галя не дождалась. Умерла за два года до его освобождения. Когда мы приехали на похороны, дом уже стоял и вокруг него был заложен сад. Генка вернулся и прожил здесь всю жизнь один, так и не женившись. Не знаю, почему он оставил дом мне. Может, просто у него никого больше не было.

После этой истории Зоя попросила у меня стакан сметаны. Съела ее с сахаром.

Вечерами, когда Зоя засыпает, я сажусь у окна, пью чай, смотрю на звезды и на море, разглядываю ряды Зоиных шишек. Вдруг вспоминаю, что она обляпалась мороженым, надо постирать кофту. Перед закладкой в машинку приходится хорошенько вытряхивать ее одежду. В карманах всегда много мелких камешков, песка и семян. Шишки согреваются от тепла Зоиных рук, раскрываются в карманах, и семена выпадают. Я долго разглядываю мелкие темно-коричневые зернышки. Жалко их выкидывать, все-таки деревья, будущая жизнь. Я закапываю семена в большой горшок с Таниной толстянкой, которую она привезла сюда. Почему-то ей дорог этот цветок. Может быть, его подарила ей дочка, Зоина мама? Я никогда не спрашивал. Вылил в горшок стакан воды. Наверное, надо толстянку поливать хоть изредка…

Две недели назад Таня возилась с розами в саду и вдруг упала. Нам повезло. Таня может часами возиться с розами, а я часами читать, а Зоя – рисовать одежду своим бумажным куклам. Но тут у Зои сломался карандаш. А остро, очень остро точить карандаши умеет только Таня. И Зоя выбежала в сад. И увидела, как Таня падает и что-то мычит.

Нам повезло. Я был дома. Я читал «Доктора Живаго» и сразу вышел на Зоин крик. Она часто кричит и визжит. От радости, от страха, от боли. Я привык не реагировать. Она очень эмоциональный ребенок, Таня все время ей говорит:

– Тише, Заинька, тише.

Но этот ее крик… он был таким, что я тут же вскочил.

Нам повезло: скорая приехала быстро. Прямо вот за семь минут. Я смотрел на часы. При инсульте часто время решает всё. Мне постоянно говорят это теперь: соседи, интернет, Танины подруги, которые звонят почти каждый день.

Нам не разрешили поехать на скорой. Мы остались с Зоей вдвоем.

Удивительно, как пустеет пространство, когда из него уходит дорогой тебе человек. Еще лежали на земле свежими заплатками осыпавшиеся лепестки роз. Выкипал чайник, который я поставил как раз перед тем, как Зоя поднялась со своего места, чтобы выйти в сад. Рассыпанные карандаши, недорисованное платье, брошенный Пастернак.

Я поехал в больницу через полчаса. Взял Зою с собой, потому что не знал, можно ли оставить ее дома одну. Мы ехали на велосипедах по обочине дороги, и я ругал себя, что взял ее. Надо было оставить у соседей или еще что-нибудь придумать. Никто ведь не знает, что нас там ждет.

Как я с этим справлюсь?

В коме человек не бывает красивым. Изо рта и ноздрей у Тани торчали какие-то трубки, руки были привязаны к кровати.

– Зачем? – спросил я.

Мне ответили, что руки дергаются, падают, пациент беспокоится.

«Пациент беспокоится…»

Она лежала с закрытыми глазами, она не могла дышать сама. Я не понимал, слышит ли она меня, чувствует ли, что я рядом?

Зою к Тане не пустили. Оказывается, детей до четырнадцати лет не пускают в реанимацию. Я начал настаивать и спорить, потому что у Зои сразу хлынули слезы. Но врач отвел меня в сторону и сказал:

– Вы уверены, что хотите этого? Зрелище не для детей, поверьте. И знаете… если чуда не случится, то пусть девочка лучше запомнит ее здоровой. Правда.

Я вдруг подумал: а где Зоин отец? Кто он? Я никогда не спрашивал о нем.

Вернувшись домой, я полез в коробку, где Таня хранила всякие документы, нашел Зоино свидетельство о рождении. В графе «отец» – прочерк. Так я и думал.

А Зоя бродила по сосновой роще, собирала шишки.

– Давай сварим суп, – предложила она на пятый день. – Я знаю, что нужна картошка, капуста и какое-нибудь мясо.

Я пошел в магазин за курицей. Я умею варить и щи, и борщ, и даже рассольник, я долго жил один. Я просто не подумал, что ребенок должен питаться разнообразно, не только жареной картошкой.

Зоя упорно ездит в больницу со мной. Сидит в приемном покое, ждет, пока я схожу к Тане. Сидит и ждет там, пока я сижу рядом с Таней, перебираю ее тонкие пальцы и твержу: