Читать книгу "Макабр. Война на восходе - Мила Нокс"

Женщина поставила свечу на окно и уставилась на свое отражение в мутном стекле. Сердце заныло при взгляде на обветшалое жилище, а ведь когда-то здесь она жила…

И умерла…

Мария обернулась, пробежала взглядом по утвари и остановилась на печи. Острый выступ, выложенный изразцами, голубыми, точно яйца дрозда. Марию пробила дрожь, губы затряслись, и хоть она попыталась совладать с собой, не смогла. Страх и боль пронзили ее до нутра.

Взгляд точно приковали к этому месту.

Он смог оттереть кровавое пятно.

Мария думала, они узнают. Увидят и все поймут.

Всплыли последние воспоминания. Муж, склоняющий к ней красное от гнева лицо, — дышит жарко и прерывисто. Мутные пьяные глаза вдруг округляются. Он испуган. Впервые в жизни так сильно. Она же бессильно стонет, сползая спиной по изразцовой печи, проводит дрожащей рукой по голове, на пальцах остается что-то липкое. Кровь.

А потом.

Она сползает на пол и…

Мария закрыла глаза, так же как и тогда, и попыталась угомонить сердцебиение.

Она думала, он признается. Получит наказание. Но нет.

Мария не получила могильного камня. Ее имени нет на кладбище, никто не принесет поману. Все забыли о том, что Мария Лазаряну когда-то ходила по этой земле, радовалась солнцу! Янко закопал ее в лесу на дне старой медвежьей берлоги. Тело не нашли, хотя Мария хотела, чтобы кто-нибудь предал ее земле как положено.

«Трус…» — Губы женщины скривились, всегда покорное лицо перекосилось. В глубине этой забитой женщины все еще жила душа, жаждавшая вырваться на волю. За то время, что мужья угнетали ее — второй вслед за первым, третий вслед за вторым, — эта забитая душа стала душой убийцы.

Скрип. Мария повернула голову и увидела, что закрытая раньше крышка погреба теперь открыта.

Подвальное помещение, затянутое паутиной, зияло темнотой.

Мария вздрогнула. Скорее почувствовала, чем поняла: здесь быть нельзя. Нельзя! По полу потянул сквозняк — тоненькая струйка воздуха и опасности. Мария отступила. Еще и еще. По ноге поползло мерзкое чувство холода, пронзающее до костей. Словно чья-то ледяная рука провела по коже, и женщина мелко задрожала, прикрыв на секунду веки. Воздух стал гуще. Темнее. Удушливее. Чей-то вздох коснулся щеки, скользнул за ворот рубахи, в нос ударил могильный запах.

Сердце замерло и упало.

Мария знала: позади нее что-то стоит.

И если она сейчас обернется, то…

Из глубины погреба раздался голос:

— Я знал, что ты придешь.

Мария распахнула веки.

Скрип-скрип. Рассохшаяся лесенка стонет под ногами. Шаг за шагом кто-то поднимается из подвала. Пара мгновений, и в темном квадрате появляется силуэт. Мария хотела сдвинуться с места, но не могла. Глаза ее впились в силуэт.

Слишком поздно. Не надо было приходить.

Над крышкой погреба показалась всклокоченная макушка, затем лицо. Кожа — ледяная и синюшная. На лбу — вспухшие вены, похожие на багровые ручьи. Темные глазные яблоки ввалились, зрачки сально блестят в тусклом свете, льющемся от свечи на подоконнике.

Янко.

Губы сами произнесли имя. Хотя узнать его было трудно. Он вздрогнул. Точно много лет не слыхал этих звуков. Впрочем, так оно и было.

Он умер. Сгинул.

Она сама пришла к нему, когда очнулась и поняла, что стала перекидышем-нежителем. Застряла между жизнью и «тем, что дальше», чтобы завершить какое-то дело. И она завершила, как поначалу думала. Однажды ночью, когда спала вся деревня, открыла покосившуюся калитку в этот двор. Собака не гавкнула, только заскулила и забилась в будку. Мария прошла мимо черных слив, мимо вывешенного белья и неухоженных грядок.

Он был на заднем дворе.

Там и остался, когда она ушла.

С той лишь разницей, что между его лопаток блестел нож.

Он умер, сгинул. Но он жив.

Мария втянула сквозь зубы гнилой воздух, выпрямила спину. Мысли лихорадочно метались в голове, внутренний голос приказывал бежать, но она словно застряла между выходом, возле которого притаилось что-то жуткое, и этим трупом у подвала. Янко растянул неожиданно яркие, красные губы:

— Не дергайся.

Перевел взгляд на что-то позади нее.

Она потянулась рукой к ножу, но он захрипел:

— Нет.

— Ты же умер, — выдохнула Мария.

— Как и ты.

Сделал шаг, другой. Скрип-скрип. Ноги попали в круг света. Босые, грязные, между пальцев — черные комки. Пахнет так же: она и отсюда чувствует. Сырая холодная земля. Глина. Старое тряпье. Сырое мясо. Мария содрогнулась снова, по позвоночнику пробежала волна мурашек.

— Я ждал тебя. Знал: придешь. — Усмешка Янко расползлась по лицу раной.

Он осмотрел ее с ног до головы, задержал взгляд на шкуре и тяжко засипел:

— Перекидыш-ш.

Марии стало не по себе.

Его красные губы расходились и смыкались, точно края пореза. Кожа обвисла, космы болтались перед лицом, когда мужчина двигал головой. Плечи прикрывали нестираные лохмотья, на рукавах темнели пятна. Кровь? Его ли? Нет, не его: он хватал кого-то руками, а потом… Темные пятна на груди, у ворота. На шее тоже видны засохшие кровавые дорожки. То есть потом он…

Марии стало плохо.

Янко приподнял подбородок. Сощурившись, поглядел на нее. Молчание затягивалось, а тьма собиралась вокруг как туча в ненастную ночь. Мария взяла себя в руки, чтоб выровнять голос:

— Зачем ждал?

— Знаешь.

— Ты — нежитель. Вернулся, значит…

Не договорила. Нежитель. Вернулся. Ради цели. Какой? У него может быть только одна цель… Ей вдруг стало ясно. В животе похолодело, и Мария тяжело задышала.

— Стригои могут впадать в спячку. Особенно когда напьются крови. Знала? Может, и не слышала про таких, а? Ну так узнаешь… Месяцы, годы в оцепенении. Только укромное место найти, чтоб никто не беспокоил. Я искал тебя, но ты исчезла из Яломицы. А я очень хотел найти и решил дожидаться тебя здесь. Ты ведь такая слабая… Всегда жалеешь о прошлом, цепляешься за былое. Все равно пришла бы сюда рано или поздно. Правда, здесь рядом люди, но об этом я позаботился. Сюда они не сунутся. Побоятся.

Он перевел взгляд за ее спину.

— И есть чего.

Ухмылка стала пугающей.

— Ты не уйдешь отсюда, Мария. Я ждал тебя. Десять лет. — Он вытянул костлявую руку и указал на погреб. — Здесь. Выходил раз в несколько месяцев, потом прятался. И дождался. Теперь я тебя не упущу. Это будь увере…

Мария дернулась к рукояти, торчащей из голенища, но из темного угла вынырнула сотканная из дыма лапа, и страшная кисть перехватила женское запястье.