Читать книгу "Франция в эпоху позднего средневековья - Юрий Малинин"

Можно сказать, что с целью объяснения событий историкам всегда было свойственно обращаться к тем побудительным мотивам, которые в настоящее время составляют для исследователя содержание социальной психологии. Эти мотивы могли быть запечатлены в вечные категории морали, понятия добродетелей или пороков, или в более исторические понятия нравов, свойственных тем или иным народам, а также, конечно, в идеи. Достаточно осознанное тяготение к изучению психологии как духовного строя жизни и душевного склада людей разных обществ проявляется с последней четверти XIX в. Достаточно вспомнить имена таких ученых, как В. Дильтей, Я. Буркхардт, Й. Хейзинга или русских историков Л. Карсавина, П. Бицилли и др., историко-культурные исследования которых имели самое непосредственное отношение к социальной психологии и научные интересы которых формировались до или независимо от школы исторического синтеза. Разные ученые и разные течения исторической мысли своими путями продвигались к одной цели. Такова была сила традиции и таково было веление времени. Но дело не только в логике развития науки. Здесь важно было осознание того, что психология составляет своеобразие, подчас неповторимое, каждого общества. Поэтому, минуя ее, исследователь рискует не понять что-то чрезвычайно существенное в жизни общества; сосредоточившись лишь на внешних проявлениях этой жизни, упустить из поля зрения некую внутреннюю суть. Здесь совершенно оправдана аналогия, издавна близкая западному историческому сознанию, с человеком и постижением человеческой природы. Постичь ее невозможно, если ограничиться физиологией, пренебрегши или упростив до производного от физиологии ту наиболее важную составляющую, которая традиционно называется душой, т. е. психикой.

В своем интересе к социальной психологии историки школы «Анналов» не были пионерами. Но их несомненная заслуга состоит в том, что они ясно осознавали историческую роль социальной психологии и немало сделали, чтобы поставить ее изучение на научную основу, используя достижения современных социальных и гуманитарных наук. Их трудами было также положено начало разработке проблематики и методики историко-психологических исследований, каковая работа продолжается в историографии по сей день благодаря постоянному расширению круга «вспомогательных» для истории наук гуманитарного цикла, достижения которых способны помочь пролить новый свет на историческую психологию.

Понятие психологии, или лучше было бы сказать психики, очень емко. Оно включает все функции головного мозга, если говорить пока о психологии индивидуальной. В свое время Аристотель в знаменитом трактате «О душе», на многие века предопределившим характер психологических знаний в Европе, разделил человеческую душу на три составляющих: душу разумную, чувственную и растительную. По существу психология и поныне придерживается представления о трех, очень близких аристотелевским понятиям, сферах психической деятельности, сделав, правда, существенное добавление за счет сферы бессознательного, в том числе и коллективного. Поэтому мышление также относится к психической деятельности. Но для исторической психологии наибольший интерес представляет иная область психики. Взятая в социальных масштабах, эта область гораздо шире того, что Аристотель понимал под чувственной душой, хотя чувственное восприятие мира остается ее важной составляющей частью. Во французской историографии она получила название ментальности, и это название закрепилось за ней в настоящее время во многих языках.

Ментальность — понятие весьма расплывчатое и не поддающееся краткому определению. Как писал не без доли иронии Ж. Ле Гофф, «главная привлекательность истории ментальности состоит именно в ее неопределенности». Но неопределенность проистекает из еще слабой освоенности этого поля деятельности историков, несмотря на довольно большое уже количество исследований, посвященных так или иначе проблемам ментальности. Да и само понятие сравнительно молодое, не совсем привычное и поэтому вызывает естественное желание у людей получить его определение. В то же время привычные понятия, такие как социальная или культурная история, которые не менее, а может даже более неопределенны, воспринимаются как ясные и понятные.

Здесь мы не будем пытаться давать общую характеристику ментальности и ограничимся теми сторонами этого явления, которые наиболее важны для истории мысли. В мышлении ментальность проявляется, так сказать, в складе мышления и предрасположенности общества или отдельных его слоев в определенную эпоху к тем или иным представлениям о мире. В отличие от формальной логики, которой мыслитель может придерживаться сознательно (в средние века это аристотелевская логика, или диалектика), склад мышления дает о себе знать в той связи идей и понятий, которая не подлежит ни грамматическому, ни формально-логическому регламентированию. Это сравнительно свободное движение мысли, направления которого определяются мировоззренческими ценностными ориентирами. Таковые ориентиры поэтому являются особо важными элементами мышления. Для средневековой мысли это были прежде всего христианско-нравственные ориентиры. Особенностью западного общественного сознания было наличие очень важных рыцарских этических ценностей и тех понятий, которые определяли правосознание.

Изучение общественной мысли с точки зрения социальной психологии предполагает наряду с анализом этих мировоззренческих ценностных понятий и выявление своего рода структуры мышления, ими определяемой. Наибольший интерес при этом представляет массовое сознание, характерное для определенных широких слоев общества, соотношение этого сознания с идеями, генерировавшимися ученой элитой. Эти идеи, конечно, были более динамичными в отличие от весьма инертного сознания масс. В конечном счете они были частью социального сознания, образуя его, так сказать, верхний слой.

У общественной мысли есть своя статика и динамика, также требующие тщательного исследования. Особенно это касается наиболее статичных зон сознания, которые слабее всего изучены, поскольку оказались в поле зрения историков лишь благодаря, пожалуй, историко-психологическому методу, и которые более трудны для анализа. Их эволюция, которая все же происходила, была более медленной, менее очевидной. В средневековой мысли такой зоной было христианско-нравственное сознание, относительная статичность которого была обусловлена прежде всего тем, что оно опиралось на неизменные в принципе библейские нравственные ценности. Такие устойчивые, малоподвижные пласты сознания, как глубинные воды моря, образовывали ту «толщу», основу всякой мысли, не принимая в расчет которую историк, концентрирующийся лишь на верхних, наиболее динамичных слоях, рискует вольно или невольно впасть в иллюзии. В этих толщах сознания ментальность запечатлена наиболее глубоко. Здесь собственно мысль и склад мышления яснее проявляются в своих взаимоотношениях.

В социально-психологическом плане очень важным, наконец, является вопрос о соотношении социального и индивидуального. По этому поводу стоит напомнить некоторые, ставшие уже банальными истины, из которых, исходит и историко-психологический метод. Прежде всего, всякая мысль социальна, поскольку представляет собой операцию идеями и понятиями, выработанными обществом и принятыми в нем. Любое умозаключение выводится по правилам, которые, в свою очередь, тоже социально обусловлены и предопределены складом мышления, характерным для данного общества, а также формальными нормами логики и грамматики. Таким образом, мышление всякого человека связано своего рода инструментарием и мыслительным материалом, заданными обществом. Разумеется, все это не исключает возможности проявления индивидуальности, оригинальности мышления. Однако, поскольку в целях нашей работы важна именно мысль социальная, в той или иной степени массовая, заметим, что в сознании даже самого оригинального мыслителя непременно присутствуют более или менее широкие пласты социального, общепринятого и традиционного. Индивидуальное сознание — это, так сказать, микромир, во многом повторяющий макромир сознания общественного; оно обладает своими статичными и динамичными зонами, первая из которых наиболее социально обусловлена.