Читать книгу "Китайская головоломка - Аркадий Жемчугов"

В ноябре 1957 года, прибыв в Москву во главе делегации КНР, он буквально шокировал Старую площадь высказываниями о том, что «бедность — это хорошо!», что «страшно подумать о том времени, когда все будут богаты, что «люди от избытка калорий будут о двух головах, о четырех ногах». А встретившись с К. Е. Ворошиловым без всякого на то повода заявил, что «скоро умрет и предстанет перед Марксом».

Немало удивил Мао Цзэдун участников совещания коммунистических и рабочих партий в Москве своими рассуждениями об угрозе новой мировой войны. «Можно ли предположить, говорил он, — какое количество людских жертв вызовет будущая война? Возможно, будет одна треть из двух миллиардов семисот миллионов населения всего мира, то есть всего лишь девятьсот миллионов. Я считаю, что это еще мало, если действительно будут сброшены атомные бомбы. Конечно, это очень страшно. Но не так плохо было бы и половину. Почему? Потому, что не мы хотели этого, а они, они навязывают нам войну. Если будем воевать, то будет применено атомное и водородное оружие… Если половина человечества будет уничтожена, то еще останется половина, зато империализм будет полностью уничтожен и во всем мире будет только социализм, а за полвека или за целый век население опять вырастет, даже больше чем наполовину».

Кто-то из участников совещания тогда заметил, что председатель Мао не оригинален в своих суждениях, что он уподобился китайскому философу Шан Яну, жившему задолго до нашей эры и утверждавшему: «Если бедная страна бросит все свои силы на войну, она станет сильной и могучей. А если страна богата, но ни с кем не воюет, она непременно станет слабой». И еще: «Если войну можно уничтожить войной, позволительна и война; если убийством можно уничтожить убийство, то не возбраняется и убийство; если наказаниями можно уничтожить наказания, допустимы и суровые наказания».

…В сентябре 1958 года с кратким рабочим визитом в Пекин срочно вылетел министр иностранных дед СССР А. А. Громыко. Сопровождал его, как обычно, М. С. Капица. «Мы старались выяснить, пишет он в своих мемуарах, для чего китайские власти затеяли обстрел прибрежных островов Мацзудао и Дзиньмыньдао. Обстановка в Тайваньском проливе обострилась до крайности, в Вашингтоне даже стали обсуждать вопрос о применении атомной бомбы…»

Определенную пикантность этому срочному визиту в Пекин советских представителей придавал тот факт, что буквально за пару-тройку недель до обстрела островов, а он начался 23 августа, в китайской столице велись переговоры с советской делегацией. Невольно возникал вопрос: «Неужели Пекин не поставил в известность лао дагэ — «уважаемого старшего брата» (так китайцы обращались к нам в те годы) о своих намерениях в отношении Тайваня и прибрежных островов, находившихся под контролем гоминьдановцев?»

Кремль, разумеется, был в курсе дела. В своих мемуарах Н. С. Хрущев пишет: «В 1958 году китайцы обратились к нам с просьбой оказать им помощь оружием, так как они хотят провести новую военную акцию против Чан Кайши. Они попросили авиацию прикрытия, дальнобойную и береговую артиллерию, что-то еще. Мы все это дали им. Думали, что они замышляют что-то решительное по ликвидации Чан Кайши. Мы их тогда не только не сдерживали, а, напротив, считали такие действия правильными. помогающими объединению Китая… Еще когда они готовились, мы считали, что, может быть, необходимо помочь Китаю более активно. И предложили перебросить к ним нашу дивизию истребительной авиации. Они на это предложение вдруг отреагировали очень нервно и дали нам понять, что такое предложение их обидело, оскорбило: им такой помощи не надо! Мы не стали навязываться».

Что же в таком случае взволновало Москву? Ответ однозначен — крайне неудачный для нее выбор времени для начала атаки на Чан Кайши, сделанный в Пекине. Дело в том, что 15 июля 1958 года Соединенные Штаты двинули свои войска против Ливана. Советский Союз незамедлительно отреагировал на это объявлением о начале крупномасштабных военных учений. Противостояние двух сверхдержав обострилось. Стал набирать обороты очередной международный кризис с непредсказуемыми последствиями. В этой ситуации возникшая в районе Тайваньского пролива напряженность была для Москвы весьма некстати. Потому-то А. А. Громыко так спешно вылетел в Пекин за разъяснениями.

«Из рассуждений Мао Цзэдуна, — пишет М. С. Капица, — стало ясно, что китайское руководство не ставило задачей освободить острова, а хотело лишь показать, что Китай не забыл о них и освободит когда пожелает. Атомного шантажа Китай не боится. Если США нанесут ядерный удар, китайское правительство отойдет в Яньань и будет продолжать борьбу».

Объяснения Мао Цзэдуна не выглядели исчерпывающими. Из них не видно было, зачем злополучный обстрел островов оказался приуроченным к обострению ближневосточного кризиса. В Москве, похоже, не придали должного внимания этому немалозначительному нюансу, как и тому, что интенсивный обстрел островов прекратился 13 сентября так же внезапно, как и начался. Там восприняли это как очередную курьезную выходку Мао Цзэдуна. А зря.

Китайские историки ныне признают, что, принимая решение об обстреле островов Мацзудао и Цзиньмыньдао, Мао Цзэдун видел в этом «не столько военную акцию, сколько политическую и пропагандистскую». Он продемонстрировал сопричастность Пекина, хотя и косвенную, к международному кризису. На чьей стороне? На своей.

Эта точка зрения подтверждается документальными данными, в частности секретной телеграммой, которую Мао Цзэдун 27 июля 1958 года направил министру обороны Пэн Дэхуаю и начальнику генерального штаба НОАК Хуан Кэчэну. В ней говорилось: «Не могу спать. В раздумьях. Обстрел Цзиньмыня приостановлен на несколько дней… Сейчас не следует вести обстрел. Посмотрим на международную обстановку».

…Чжоу Эньлая как-то спросили, чем объясняются непредсказуемость Мао Цзэдуна, его неожиданные поступки, шокирующие высказывания. После некоторого раздумья Чжоу Эньлай вместо ответа рассказал народную китайскую притчу: «Жил-был царь обезьян Сунь Укун, обладавший несметным воинством и смело вступавший в конфликты с земными, небесными, подводными и подземными властителями, которые с презрением относились к обезьянам и постоянно обижали их. Доведенные до отчаяния дерзкими и неизменно победоносными действиями бесстрашного Сунь Укуна и его рати, все эти властители в конце концов обратились со слезной жалобой к Будде. Тогда Будда собственноручно сплел и надел на голову Сунь Укуна венок из цветов лотоса, сделав его таким образом святым бодисатвой. Лишь после этого прекратились войны и конфликты». Затем, выдержав паузу, Чжоу Эньлай добавил, что и Китай, который западные державы ни во что не ставят, будет до поры до времени вести себя как Сунь Укун.

Кстати, успокоив тогда, в сентябре 1958 года, А. А. Громыко заверением, что Китай не собирается освобождать прибрежные острова и тем самым раздувать пламя войны в Тайваньском проливе, Мао Цзэдун закончил свои рассуждения неожиданным шокировавшим высокого советского гостя умозаключением. Вот как это выглядело со слов М. С. Капицы: «Где мы построим столицу социалистического мира? — спросил Мао Цзэдун и сам же ответил. — Насыплем большой остров в центре Тихого океана и построим на нем столицу мира». А. А. Громыко тихо спросил меня: «Что это за фантазия?» Это Мао Цзэдун в своей стихии, — ответил я».