Читать книгу "Тайна смерти Петра III - Ольга Игоревна Елисеева"

Наш рассказ о неисполненном долге. Долге государя перед страной, и страны перед государем. О порванных связях. И, в конечном счете, о несчастной любви.

Глава 1. НАКАНУНЕ

Разгоревшаяся в центре Европы Семилетняя война (1756–1763 гг.) в течение долгого времени определяла интересы всех держав – участниц конфликта. С одной стороны, в схватку вступили Пруссия и Англия, с другой – Франция, Священная Римская империя, Саксония и Россия. Тот, кто поддерживал антипрусские настроения, был хорош для союзнических дипломатов. Тот, в ком сомневались, рисковал вызвать против себя настоящий заговор послов, как случилось с канцлером Алексеем Петровичем Бестужевым-Рюминым[1].

Хотя Россия на поле боя и сделала больше других для победы над прусским королем Фридрихом II, политически она оставалась самым слабым звеном альянса. Кабинет Елизаветы Петровны, ее окружение, двор оказались расколоты изнутри. Никто, кроме самой императрицы и подкупленных Версалем сановников, не был заинтересован в боевых действиях. Однако по мере того как армия одерживала победы, столкновение с Пруссией становилось все более популярным. При этом внимательный наблюдатель заметил бы известную нестабильность в настроениях общества. Стоило случиться крупному поражению – и в публике начинались разговоры против войны с «чужим» врагом.

Малейшее ухудшение здоровья царицы пугало Париж и Вену, ибо там понимали, что участие России в конфликте обусловлено единственно волей дочери Петра. Елизавета вкладывала в борьбу со «скоропостижным королем» весь жар своей натуры. 1 января 1760 г. английский посол, сэр Роберт Кейт, доносил в Лондон: «Императрица заявила австрийскому посланнику, что… будет продолжать войну… даже если придется… продать свои платья и драгоценности»11. Для такой щеголихи, как Елизавета, громадная жертва!

Недовольная медлительностью и некомпетентностью сменявших друг друга фельдмаршалов, государыня собиралась лично возглавить армию. В одной из записок прежнему британскому послу, сэру Чарльзу Уильямсу, Екатерина не без издевки рассказывала: «Особа, у которой вы вчера считали приступы кашля, только и говорит внутри своих покоев, что сама примет команду над войском. Одна из ее женщин на днях ей сказала: возможно ли это? Вы – дама. Она ответила: мой отец ходил же в поход, думаете ли вы, что [я] глупее его? Та ответила: но он был мужчиной, а вы нет. Она вздумала рассердиться и не переставала говорить, что хочет сама идти на войну. Прибавляют, что бедная дама не только не в состоянии совершить такое безрассудное предприятие, но не могла бы взойти на свои лестницы без одышки»12.

В 1755 г. придворный художник Г. Преннер спешно закончил парадный портрет императрицы, писавшийся 11 лет, с 1744 г., на котором дочь Петра Великого и ее придворные дамы были изображены верхом и в «декольтированных» латах вороненой стали. Голову государыни украшал лавровый венок победительницы…

Наследники Елизаветы явно не одобряли происходившего, и пока не поздно, союзным дворам следовало наладить с ними отношения. Еще накануне падения Бестужева французский посол, маркиз Поль Лопиталь, сделал попытки сближения с великой княгиней, но вынужден был отступить. «Она до такой степени привязана к Англии, – доносил он в ноябре 1757 г., – что бесполезно пока пытаться что-либо предпринять… Я знаю, что она весьма расположена ко мне лично. Я мог бы уже даже попытаться найти с ней общий язык. Но я хочу еще подождать, чтобы быть более уверенным» 13.

Подождать стоило. Смены канцлера, полного разгрома сторонников проанглийской ориентации, к которым принадлежала великокняжеская чета, изоляции и унижения Екатерины. После дела Бестужева цесаревна готова была схватиться за любую протянутую руку. Союз с Туманным Альбионом не привел ее к власти. Британская дипломатия вообще оказалась вытеснена с русских придворных подмостков. Следовало искать новых связей. Как в России, так и за рубежом.

«НЕОЦЕНЕННЫЙ ДРУГ»

О том, в каком одиночестве оказалась наша героиня, не в последнюю очередь свидетельствует ее дружба с Екатериной Романовной Дашковой, третьей из племянниц нового канцлера – Михаила Илларионовича Воронцова. Их взаимная приязнь зародилась зимой 1759 г. и обычно трактуется как интеллектуальное притяжение двух изголодавшихся по утонченным беседам душ.

«Во всей России едва ли отыщется друг, более достойный Вас»; «Заклинаю, продолжайте любить меня! Будьте уверены, что моя пламенная дружба никогда не изменит Вашему сочувствию»; «Я люблю, уважаю, благодарю Вас и надеюсь, что Вы не усомнитесь в истинности этих чувств»; «Прости, мой неоцененный друг!»14. Это строки из записок великой княгини к Дашковой 1759 г. – начала 1762 г.

В мемуарах Екатерина Романовна писала, что в те времена во всей России не было женщин, кроме нее и цесаревны, занимавшихся «серьезным чтением», то есть глотавших тома Бейля, Монтескье, Буало и Вольтера. В этих условиях сама собой отпадала проблема приблизительного равенства возраста. Круг людей со сходными интеллектуальными потребностями был столь узок, что духовная близость заменяла возрастные интересы, и юная Дашкова легче общалась с 30‑летней великой княгиней, чем с собственными сестрами, Марией и Елизаветой, или другими придворными девушками-сверстницами.

«В ту же зиму великий князь, впоследствии император Петр III, и великая княгиня, справедливо названная Екатериной Великой, приехали к нам провести вечер и поужинать, – вспоминала Дашкова. – Иностранцы обрисовали меня ей с большим пристрастием; она была убеждена, что я все свое время посвящаю чтению и занятиям… Мы почувствовали взаимное влечение друг к другу… Великая княгиня осыпала меня своими милостями и пленяла меня своим разговором… Этот длинный вечер, в течение которого она говорила почти исключительно со мной, промелькнул для меня как одна минута»15.

Самой мемуаристке казалось, что такое внимание объясняется исключительно заинтересованностью гостьи в диалоге с умной собеседницей. Однако была и другая сторона монеты. Приезд великокняжеской четы в дом нового канцлера состоялся в опасное и шаткое время. 9 января 1759 г. прошел последний допрос Бестужева, но приговор пока не оглашали. Еще вчера сильная своими политическими связями и покровительством цесаревна оказалась одна. Некоторое время она фактически находилась под домашним арестом. Посещение Воронцова – победителя в схватке с прежним союзником Екатерины – знаменовало внешнее примирение супругов, состоявшееся по требованию августейшей тетки. Великой княгине было позволено появляться в свете, но лишь у приятных Елизавете Петровне людей.

Попав к Воронцовым и оказавшись в окружении враждебного клана, наша героиня чувствовала себя неуютно, с ней почти никто не говорил, и она – чтобы не потерять лицо – вынуждена была целый вечер поддерживать бесконечный диалог с младшей племянницей канцлера. К счастью для цесаревны, ее собеседница обнаружила глубокий ум и начитанность. Обеим не было скучно, и Екатерина приложила все усилия, чтобы удержать возле себя ничего не подозревавшую девушку. Если бы юная Воронцова покинула ее в этот вечер, супруга наследника осталась бы сидеть одна, ловя на себе недоброжелательные взгляды собравшихся.