Читать книгу "Путь самурая - Евгений Щепетнов"

Ох, неладно со мной! Совсем неладно! Только вот даже заикаться о том, что со мной происходит, нельзя. Я никому не имею права признаваться в этом. Ни-ко-му! Почему? Потому что ментовка – это такая контора, в которой все покруче, чем в курятнике. Закон курятника: «Клюнь ближнего, обосри нижнего и залезь на верхний насест!»

Паша Пыхтин, приятель из вневедомственной охраны, как-то мне сказал, что у себя в отделе ни с кем нельзя дружить, никому нельзя изливать душу и вообще нельзя высовываться. О тебе должно сложиться впечатление как о дельном, исполнительном и недалеком служаке, интересующемся только службой и больше ничем. Как только заведешь дружбу, как только найдешь себе «верных друзей» из числа сослуживцев – тут тебе и конец.

Ведь оно как бывает – как минимум один из десяти твоих сослуживцев состоит на связи у «соседей», «освещая» всю работу райотдела, и что характерно – зная, что он здесь такой не один, все события описывает еще и другой агент, так что соврать – это себе дороже.

Как надо себя вести на службе? Смотри в глаза начальству и повторяй: «Бу сделано! Бу сделано! Бу сделано!» И… не делай! Мало ли что они там напридумывают! Хорошая бумага должна вылежаться!

Конечно, Паша преувеличивал, и я ему не верил – хотя он прослужил в органах гораздо дольше меня. Десять лет против трех моих. Утрированно, да. Но сермяжная правда в его словах была, она же посконная, она же ментовская. Это я начал понимать буквально в первые месяцы службы в отделе.

Зачем я пошел работать участковым? Ответ банальный и тривиальный. И даже глупый. Из-за квартиры. Тогда началась болтовня о том, что участковых надо приподнять во всех отношениях – и в моральном, и в финансовом. И в квартирном, само собой. Мол, начнем давать им квартиры, и в участковые народ попрет. А что, логика была, народ попер. Я же попер? Ну и вот. Само собой – с квартирами всех киданули, и, если бы не смерть моих деда и бабушки, я остался бы на бобах. Жили бы мы у тещи на квартире, когда даже потрахаться как следует нельзя: теща посреди ночи идет посмотреть, как спится нашей дочурке, и, само собой, вламывается в комнату в самый неподходящий момент. Если бы не дед, в квартире которого я был прописан с самого детства, – труба дело.

Смешно – то, как я представлял себе работу участкового. Анискин, ага! Иду себе по участку – все меня узнают, здороваются, а я такой важный и красивый, как с картинки! И никаких тебе помоев, никакого дерьма, кучи бумаг, едва умещающейся в громадный дипломат.

Откуда помои? Если оставить в стороне помои, льющиеся на голову участкового со стороны начальства и со стороны «благодарных» граждан, – самые что ни на есть настоящие помои. Этой зимой у начальства началась очередная шиза. Кто-то с самого верху спустил указание, что нужно активно побороться с распространителями заразы и заливателями улиц помоями. Типа того, что пройти по улицам нельзя, целые наледи образуются из желто-зеленых продуктов жизнедеятельности налогоплательщиков и злостных от налогов уклонистов. Проще говоря, плещут помои вместе с дерьмом на улицу, и все тут! А народ – ходи, дыши миазмами, наслаждайся «чистым» воздухом. Нет, ну так-то дело хорошее – насчет гонений на этих грязнуль, но вот только кто будет их ловить?

Ну да, да… не надо быть трех пядей во лбу, чтобы догадаться кто! Участковые. Униженные, оскорбленные, гонимые, солнцем палимые, ветром продуваемые. Мы, однако. Я!

Каждый должен был на следующий день, на планерке, представить как минимум шесть протоколов за антисанитарию на злодеев, загаживающих улицы города. Где взять? Это глупый вопрос! «Вот сейчас я возьму тебя за руку и поведу… и найду десять нарушителей порядка! А если ты сам не можешь найти – иди в народное хозяйство!»

Сцука! Это пресловутое «народное хозяйство» представлялось начальственным ментам как самое худшее, что может быть в жизни, не считая колонии под Нижним Тагилом! Мол, раз пошел туда, в НХ – значит, пропал! Ведь покинуть светлые ряды воинства в серых мундирах – это смерть человека! Не физическая – моральная смерть. Потому что попадешь в компанию тех, кто ниже тебя, кто копошится у подножия твоего трона и на кого ты плевал сверху вниз с самой высокой колокольни. Ужасно! Ей-ей, ужасно!

Не ходите, дети, в народное хозяйство – там живет серый волчок и укусит вас за бочок! Ага, точно. Серые волки – это мы. Вместо того чтобы помогать людям – отписываемся, отбиваемся от заявлений, прикрываем задницу правильной бумажкой, расписываемся за выговоры, получаем инструктажи. И слышим, какие мы долбоособи и ничего не стоящие ослы. Со всех сторон слышим.

Да, быстро развеиваются твои розовые мечты и заблуждения, когда Система принимает в свои колючие объятья. Из колеи не выскочишь, да и нет такого желания. Пусть все идет, как идет. Досадно только. В кого нас превратили? Пэпээсники обирают пьяных, опера крышуют бандитские заведения, бандиты разгуливают по городу, как по своей квартире, – даже оружие, суки, не прячут. А у меня нет оружия. Нам его только на дежурство дают. Потертый такой «макар», почти белый – воронение осталось на руках и в кобурах моих предшественников.

Впрочем, стреляет он до сих пор хорошо, и отсутствие воронения совсем не влияет на точность попаданий. Я сдуру на первых стрельбах все пули в десятку засадил – все-таки с детства стреляю, отец научил. Меня хотели на ментовские соревнования отправить – по стрельбе, само собой разумеется. Еле отбился – пришлось следующий раз едва-едва на зачет натянуть, а это дело потруднее, чем попасть в десятку! Нужно изобразить, что я целился-целился, целился-целился, а потом – бах! И мимо. А первый раз – случайно, с испугу попал!

Кто-нибудь может спросить, а какого черта я уклонялся от соревнований? Что, убудет от меня, если я выиграю эти самые соревнования? А зачем мне это? Кто мои бумаги исполнит, если я буду мотаться по соревнованиям?

Кстати, а я бы выиграл. Ни хрена ведь стрелять не умеют. Молодые или те, кого уволили из армии, эти умеют. А «старички» – нет. У них в головах крепко засела одна старая истина: «Пусть лучше уйдет, чем засадить ему пулю в спину и потом месяц отписываться в прокуратуре о правомерности применения!» Особенно если это был несовершеннолетний или баба – тут совсем уж кисло. Что, мол, без стрельбы не мог взять?! Ты, здоровенный верзила?! Обязательно надо было стрелять?! Ну и что, что у нее нож?! Тебя же учили спецприемам! Ты кто, милиционер или бабка, торгующая семечками?!

Было такое, было… и кончилось плохо. Так что лучше пусть бегут. А если ты не готов стрелять – зачем учиться это делать? Сдал зачет – ну и ладушки. А не сдал – коньяк поставил принимающему, и все в порядке.

Сейчас, конечно, времена меняются. И «старичков» осталось меньше (поувольнялись на хрен!), и новое правило пришло на смену старому: «Лучше отсидеть за превышение, чем отлежать в морге за глупость». У каждого, и у меня в том числе, есть «левые» патроны к «макару». Стрельнул – для острастки, под ноги или в воздух – и доложил недостающие в коробку при сдаче в оружейку. И разбирательства нет, и народ застращал. «Кто стрелял?! А кто ж знает! И не стрелял никто – это фейерверки были! Ошиблись люди, бывает!»