Читать книгу "Я – Спартак! Возмездие неизбежно - Валерий Атамашкин"

– Что делать дальше, Спартак? Как быть? – вновь заговорил рыжий. – Если ничего не предпринять, люди пойдут на прорыв без подготовки сегодня ночью! Это как пить дать! Вот посмотришь!

– То, что Ганник и Каст хотят вступить в бой, бесспорно. – После некоторого раздумья с Митридом согласился Нарок.

– Этого нельзя допустить, – заверил Рут.

Лицо вожака вдруг исказила гримаса ярости. Он выхватил из ножен свой меч и вонзил его рядом с головой несчастного Тита Лавриния. Несмотря на холодную погоду и противный, пронизывающий ветер, я почувствовал, что весь взмок. Слова «я не знаю» стали поперек горла липким комом. Говорили что-то еще, но я ничего не слышал. Голова пошла кругом, заходили желваки. Эти странные люди в лохмотьях спорили, и каждый из этой пятерки ждал, что я вставлю в их спор свое слово, которое должно оказаться решающим. Но происходящее оставалось для меня тайной. События разворачивались слишком стремительно, чтобы я успевал что-либо понять.

Я посмотрел на отрубленную голову Тита Лавриния, лежавшую у моих ног. Совсем молодой мальчишка, не больше двадцати лет, на лице которого застыли предсмертный ужас и понимание неизбежности. Перевел взгляд на меч Рута, торчавший из холодной, заснеженной земли. Меч казался раза в полтора длиннее моего клинка. Позже я узнал, что клинок Рута называется спата, это кавалерийский меч, а забрал его этот человек в бою, отрубив вместе с мечом руку врага. Да уж, тогда я вряд ли мог сказать, что передо мной стоит один из лучших гладиаторов Кампании и всей Южной Италии гопломах Рут собственной персоной. А эти люди, не кто иной, как пятеро из одиннадцати ликторов – членов моей личной охраны, которые ставили мою жизнь выше своей!

Я оставался стоять на месте, одной рукой схватившись за холодную рукоять своего меча. По телу будто бы прошел разряд. Будучи загнан в тупик, я никак не мог сообразить, что делать дальше. Операция на складе по «делу олигарха» Крассовского теперь казалась чем-то далеким и нереальным. Крассовский сумел уйти, а я оказался оторван от привычного потока времени и заброшен в далекое прошлое. Шел 71 год до н. э., я попал на Регийский полуостров, в Древний Рим. Я – Спартак Гладков – возглавил восставших рабов, оказавшись в теле их лидера мёоезийца Спартака. Все ждали от меня решений, эти люди видели во мне своего вождя и победителя в войне за свободу.

Глава 1

По горизонту эхом разнесся звук – протяжный, низкий и грубый. От такого звука тело покрылось гусиной кожей, неприятно свело скулы. Люди в лагере вдруг побросали все свои дела, позабыли о приказах, которые я раздал накануне, замерли. На их лицах появилась настороженность, а в глазах застыла тревога. Время спустя звук повторился – это был звук походного корна римлян. Вскоре в лагерь явились дозорные, которые доложили, что римский претор Марк Красс распорядился одному из своих легионов перейти в наступление. Претор планировал форсировать марш-бросок к нашему лагерю. Новость взорвала лагерь повстанцев и буквально расколола людей внутри его пополам. Я пришел в ярость, когда увидел, как оживились Ганник и Каст. Кельт и галл сторонились меня и в штыки восприняли мои первые распоряжения, которые, по их словам, сделали жизнь в лагере еще более невыносимой. Со всех сторон слышались крики.

– Мы разобьем Красса! – истошно верещал молодой человек с грудным ребенком на руках.

– Обезглавить его! – в унисон ему твердил беззубый старик.

– К оружию! – призывали из толпы разгорячившиеся бойцы.

В лагере начался бардак. Часть восставших, среди которых были кимвры, тевтонцы, эфиопы, заслышав сигнал римского корна, набросились на повозки с запасами провианта. Люди плевать хотели на приказ прежнего Спартака соблюдать в лагере продовольственную экономию и на мой приказ выдавать людям суточные пайки, посчитав нужным принести последние скудные запасы еды в жертву богам. Другая группа восставших в составе нумидийцев, германцев и галлов устремилась к повозкам с оружием. Наперерез им бросились несколько десятков гладиаторов, сторонники мёоезийца со времен заговора в школе Лентула Батиата, готовые в случае необходимости обнажить клинки, но я остановил своих бойцов.

– Драмий, отставить!

Драмий замер, не осмелившись ослушаться приказа. Остановились другие гладиаторы. Я знал, что стоит высечь искру, как в лагере вспыхнет междоусобица. Тревогу и отчаяние на лицах изнеможённых людей сменила слепая ярость, граничащая с безумием. Долгая блокада, упадок сил, подстрекательства сделали свое дело – рабы были готовы вступить с легионерами римского претора в свой, возможно, последний бой и не видели на своем пути никаких преград. В лагере начались поспешные приготовления, и для того, чтобы перейти этот Рубикон, повстанцам теперь уже не нужен был мой приказ. Люди вокруг вооружались, молились, прощались с близкими. Безумие заволокло их глаза.

Обстановка накалилась. Я поручил своим ликторам и тем гладиаторам, кому удалось сохранить голову трезвой, быть начеку и попытаться сдержать натиск многотысячной толпы. Сейчас от неверно истолкованного слова, косого взгляда зависело настроение масс в моем лагере. Такова была реальность места, в котором я оказался. Реальность, с которой я вынужден был считаться и принимать решения с ходу, если не хотел, чтобы пучина бездействия затянула меня на самое дно. Бездействием я мог развязать руки претору Республики, наделенному проконсульскими полномочиями в этой войне. Марк Красс только что подал сигнал к наступлению. Чего хотели люди в моем лагере, я понимал вполне, но чего хотел римский претор?

Марк Красс…

Я несколько раз про себя повторил имя этого человека, резавшее мой слух. Почувствовал, как по коже пробежали мурашки. Интересно распорядилась судьба, раз имя римского претора оказалось созвучно имени моего главного врага последних лет Марка Робертовича Крассовского, с которым у меня остались несведенные счеты. В голову лезли дурные мысли, но я понимал, что сейчас на мои плечи возложена куда более важная задача, нежели гипотетические размышления о схожести фамилий древнеримского полководца и моего современника-олигарха. Времени на размышления не оставалось, поэтому я усилием воли заставил себя выбросить мысли о Крассовском из головы прочь.

Буря, не утихающая вот уже пятый час подряд, занесла снегом Регийский полуостров. Я всмотрелся в горизонт, но не увидел там ничего, кроме сплошного белого покрывала. Снег, казалось, был повсюду. Любые планы мог попутать сильный, местами шквальный юго-западный ветер. Тут было над чем задуматься. Сугробы затрудняли передвижение и возможность прорыва из блокады, в которую Марк Красс заключил отчаявшихся рабов. Ввиду непогоды я вряд ли мог рассчитывать на внятный штурм римских укреплений, которые тянулись на протяжении 160 стадиев, по современному исчислению, перекрывая перешеек, а вместе с ним наши пути отступления, от и до. За спиной бушевало море, беспощадное и жуткое в это время года. Капкан захлопнулся, выхода не было. Наш лагерь изнутри раздирали противоречия и склоки. Я отдавал себе отчет, что каждого из нас вынесут отсюда ногами вперед для показательной казни через распятие. Наши тела будут висеть на холодных, вбитых в землю столбах, вдоль Аппиевой дороги от Капуи до стен самого Рима. На потеху и в угоду римским гражданам, в качестве жестокого урока остальным рабам, коих в Республике насчитывались сотни тысяч человек. Сколько мы еще продержимся здесь, будучи отрезанными от внешнего мира? От Рута мне удалось узнать, что Красс брезгливо отметал любые попытки сесть за стол переговоров, которые предпринимал прежний Спартак. Претор грезил признанием сенатом своих заслуг в виде триумфа и венка. Мечтал проехаться на позолоченной колеснице, запряженной четверкой белоснежных коней. В пурпурной мантии, расшитой пальмовыми листьями, под овации и шум толпы. Красс лучше всякого понимал, что, отчаявшись, восставшие из последних сил бросятся на римские фортифицированные укрепления, что неминуемо закончится разгромом и полной гибелью повстанческого войска. Марк Лициний не боялся окрасить свои руки в крови многих невинных женщин и стариков. Для него все мы были лишь расходным материалом на пути к цели – славе и могуществу.