Читать книгу "Партизан. От долины смерти до горы Сион. 1939–1948 - Ицхак Арад"

Невозможно осознать создание государства в 1948 году без глубокого понимания трагедии Катастрофы и ее влияния на то, что произошло сразу же после нее: стремление евреев, спасшихся из Катастрофы, отделить себя от волн гибели, и любыми способами добраться до безопасной гавани — страны Израиля.

Но и тут продолжалась борьба, и желание достичь безопасности и устойчивости в жизни все еще достигнуто не было. Еврейский анклав в стране Израиля боролся против английской власти за открытие ворот страны жертвам Катастрофы и создание еврейского государства, которое станет убежищем всем гонимым по миру евреям.

Решение ООН о создании еврейского государства, несомненно, было принято под влиянием трагедии Катастрофы и совместной борьбы тех, кто спасся из Катастрофы, и еврейского анклава в стране Израиля, которые подняли еврейский вопрос перед всем миром, требуя положительного разрешения проблемы.

Судьба распорядилась так, что мне пришлось участвовать в этих драматических событиях. Жизнь моя в эти годы прошла через гетто, затем в глубинах лесов — среди партизан, затем на тайных тропах нелегальной репатриации — с целью добраться до страны Израиля и влиться в ряды штурмовых отрядов — Пальмаха — в войну за Независимость.

Не я выбирал этот путь жизни, оставивший за моей спиной безымянные могилы моих родных, близких, друзей, боли, поразившей годы моей юности. Но если суждено мне было разделить судьбу моего народа, я бы не избрал иного пути жизни. И если бы у меня была возможность избрать иной путь — я бы снова избрал путь участника и свидетеля этих двух судьбоносных событий в нашей истории.

И мой долг рассказать молодому поколению о событиях, которые вершились перед моими глазами, и людях, которые в них участвовали. Для молодого поколения это история, для меня — реальность. Все рассказанное в этой книге, является лишь небольшой частью судьбоносных событий истории нашего народа, но настоящее возводится на фундаменте прошлого, и молодое поколение должно его знать во имя будущего.

1. В осажденной Варшаве — сентябрь 1939

На рассвете, в пятницу 1 сентября 1939, города Польши были разбужены сигналами сирен, сопровождаемых ревом немецких бомбардировщиков и градом бомб. В те же утренние часы 54 германские дивизии вторглись в Польшу. Наступление началось в одно и то же время — с севера, из восточной Пруссии, с запада — из Поможи и Силезии, и с юга — из Чехословакии, по фронту протяжением в 1750 километров. Ударной силой были 14 механизированных бронетанковых дивизий, при поддержке сотен пикирующих бомбардировщиков «Штуке». Против вторгнувшихся войск стояло тридцать польских пехотных дивизий и двенадцать кавалерийских бригад, из которых лишь одна была механизированной.

За несколько часов до вторжения дикторы германских радиостанций передали драматическое сообщение о действиях поляков: "Подразделения польской армии пересекли границу Германии и захватили радиостанцию в Гляйвице, но были отброшены германской армией". Дикторы призывали правительство Рейха силой отреагировать на атаку польских войск. 31 августа, в 8 часов вечера, действительно слышна была стрельба около радиостанции в Гляйвице. Группа солдат в польской военной форме захватила радиостанцию и передала сообщение на польском языке, объявив войну Германии, и выразив уверенность в победе Польши. Но это была провокация немцев, совершенная солдатами "германской службы безопасности — СД", переодетыми в форму солдат польской армии, с целью дать повод германской пропагандистской машине — призвать к войне с Польшей. Это потрясшее всех сообщение было передано поздней ночью множеством мировых радиостанций, но к утру утонуло в потоке сообщений о вторжении германской армии в Польшу со всех границ. Жители Польши, исключая работников газет и радио, дежуривших в ночные часы, не знали ни о провокации в Гляйвице, не слышали призывов к войне дикторов германского радио. Они провели последнюю спокойную ночь перед бурей.

Невероятный шум разбудил меня утром первого дня войны. Не прошло и нескольких минут, как я уже был на улице Дзейлена, на которой жил, одной из улиц еврейского района Варшавы, заполненной людьми. В разных местах толпились люди и взволнованно обменивались мнениями о происходящем. Я был оттеснен к одной из таких групп. В ней все говорили одновременно. Но я, все же, наконец-то, понял, что грянула война. В центре группы стоял коренастый мужчина и с большим подъемом говорил о скором конце Гитлера и нацистской Германии. Он объяснял, размахивая руками, что польская армия сильна. Она сдержит германских агрессоров, пока Англия и Франция не проведут мобилизацию своих армий и просто раздавят Германию. Другой человек вмешался в разговор и сказал, что Польша не будет второй Чехословакией, которая была предана в Мюнхене и сдалась без боя. Общее настроение в группе было оптимистичным. На улице Заменгоф я увидел длинные очереди в продовольственные магазины. Люди раскупали всё, что в них было.

Я побежал домой, чтобы рассказать родителям о том, что началась война, но эта весть уже дошла до них. Мать Хая и сестра Рахиль уже ушли и присоединились к очереди за продовольствием. Отец мой, Израиль-Моше, вернулся через несколько минут с утренней молитвы в синагоге "Мория" (в нашем доме номер 7 по улице Дзейлена), где был кантором. Он уже тоже знал о войне, и мне хорошо запомнились его слова, полные тревоги: "Ициле, — сказал он мне, — когда я был в твоем возрасте, грянула Первая мировая война. Я был тогда в городке Свинцяне, около Вильно. И там без конца сменялась власть, войска — русские, немцы, поляки, большевики, литовцы, и снова поляки. Эти смены властей приносили много ужасов, и главными жертвами были мы, евреи. Каждая сторона видела в нас врагов. Одна надежда, что судьба наша в этой войне будет лучше, но я сильно сомневаюсь". Эти слова отца охладили немного мое возбуждение по поводу грянувшей войны, но все же я думал, что, быть может, он преувеличил опасность. В детстве я слышал рассказы моих родителей о Первой мировой войне, и в глубине душе мечтал пережить нечто подобное.

Жители города были призваны рыть окопы для защиты от воздушных налетов. После обеда я пошел с отцом парк Красинского, недалеко от нашего дома, там рыли окопы. Я присоединился к сотням людей, евреям и полякам, которые работали в поте лица. Для меня эта работа была нелегкой. Впервые в жизни я занимался физическим трудом столько часов подряд. Я весь вспотел, ладони покрылись волдырями, хотел прекратить работу, и посмотрел на отца. Он тоже не был привычен к физическому труду. Видно было, что работа дается ему с трудом и большими усилиями. Мне было стыдно, и я продолжал рытье. Люди работали напряженно, с воодушевлением, поляки и евреи, один подле другого. В эти минуты мне казалось, что стенка, стоящая между евреями и поляками, антисемитизм, от которого мы страдали, частые драки с молодыми поляками, всё это скрылось за брустверами окопов, вырытых общими усилиями. Работа длилась до наступления сумерек: были вырыты сотни метров окопов, глубиной в два метра. Окопы эти змеились и меняли направление через каждые пять метров.

В эту субботнюю ночь, завершившую первый день войны, синагога "Мория" был полна молящимися евреями. Пение моего отца в этот вечер говорило мне намного больше, чем это было раньше. Это был последний раз, когда синагога была забита народом. На следующий день, в субботу, были четыре сигнала воздушной тревоги, и германские самолеты бомбили разные районы города. Выяснилось, что из-за частых налетов и отдаленности окопов в парке Красинского, мы не сможем успеть добраться туда в час опасности, и следует подготовить убежище поближе. Общими усилиями жильцов нашего дома мы привели в порядок подвал, превратили его в убежище, где и скрывались в ближайшие недели. Убрали с чердака вещи, которые там накопились за многие годы, чтобы уменьшить легко возгораемый материал, опасность пожара, если в дом попадет зажигательная бомба.