Читать книгу "Ночная радуга - Евгения Михайлова"

Мы не полетели в этот дубль, как тогда. Мы задержались на пороге пожара, чтобы рассмотреть друг друга, обменяться хотя бы парой обыденных фраз. Странный был вечер. Незнакомые любовники пытались на ощупь найти друг в друге близких людей. Оказывается, Кирилл любит омлет с малосольными огурцами. А я выпила только бокал красного вина, сняла туфли и чулки, как будто была, как всегда, одна в своей башне. Затем расстегнула блузку и выпуталась из узла длинной юбки.

— Ты похожа на птичку, которая стряхивает с себя дождь, — проговорил Кирилл. — Когда-то я мечтал снять свой собственный фильм. Без сюжета и слов, просто охота за движением, жестом и взглядом одной женщины. Какой-то абстрактной женщины, которую никогда не видел, которую даже не представлял себе в деталях. Удивительно: эти детали, которых даже не было в том замысле, я вижу сейчас, в тебе.

— Что тебя связывает с Пастуховым? — поинтересовалась я.

— Деньги. Он платит мне неплохие деньги за ту муру, которая приходит в его голову. Иногда получается вытянуть из этого что-то стоящее. Таких подарков, как с тобой, еще не было.

— Что он за человек? Графоман, чайник или такой неутомимый труженик, который активностью компенсирует бездарность?

— Если честно, меня его психология совсем не занимает, — ответил Кирилл. — Но богат он, как арабский шейх. В такой же степени скуп, но это уже другой вопрос. Такие деньги не зарабатывают. Ходят слухи о каком-то безумном наследстве. Я как-то снимал в одном его дворце. Сверкающая безвкусица и роскошь за пределами понимания. Так что он работает не только из-за заработка, хотя не упустит и копейку. Он, получается, работает из любви к искусству. Мне показалось, что ты вписалась в эту историю из любопытства, что ли. Мой совет: не отказывайся от съемок в его дворцах. Это другой проект, но, я уверен, Пастухов тебе предложит. Кто ты по профессии?

— Созерцатель. Иногда пишу, иногда играю, бывает, думаю, — улыбнулась я. — Сладкое слово «фриланс». Совпадает с моим главным принципом. Не зависеть ни от одного мужчины, ни от одного работодателя. Несколько договоров со студиями на сценарии, одно издательство и две редакции. И низкий старт, чтобы соскочить только по собственной инициативе. Есть проблемы: постоянно горящие и часто совпадающие сроки, реальная опасность быть кинутой по деньгам, — люди в деле редко страдают недугом порядочности. Но только так, по-моему, можно спасти свое достоинство и время. Да, я взглянула бы на дворцы Пастухова. Моя глупая затея стремительно меняет очертания.

Кирилл встал, торжественно вытянулся передо мной, как кавалер на балу.

— Виктория. — В первый раз он назвал меня по имени. — Я буду счастлив пригласить вас на любовь. Только не отказывайте, неснятый эпизод может убить оператора.

— Ты не понял, Кирилл, — рассмеялась я. — Я не тот человек, для которого произнесенное слово важнее того, что говорит собственное тело. Иди ко мне, мой дорогой.

Как давно я не узнавала так много. Высшая математика жестов, поэма дыхания, музыка двух слившихся пульсов и неожиданное счастье души. Души, которая вырвалась на свободу вместе с разорвавшим собственные оковы телом. И опять передо мной эта тайна. Столько близких по крови и духу людей оказываются отталкивающе чужими, а тот, которого ты не знала еще месяц назад, — вдруг притянут магнитом родства.

В ту ночь Кирилл уснул рядом со мной. Его сонное, утомленное дыхание, его горячее тело так украсили замок моего одиночества. Этот мужчина был настолько на месте, что только это и беспокоило меня.

Утром я приняла душ, сварила кофе. Кирилл, так и не остывший от ночного жара и глубокого сна, заглянул в мои глаза с вопросом и множеством ответов. И это он — человек, который не тратит время на ненужные слова. Пока он плескался в ванной, я включила компьютер — посмотреть новости. И сразу увидела главную.

«В СВОЕМ ЗАГОРОДНОМ ДОМЕ УБИТ ИЗВЕСТНЫЙ ПИСАТЕЛЬ И РЕЖИССЕР ИЛЬЯ ПАСТУХОВ».

— Да, дела, — произнес за моей спиной Кирилл. — Я побегу, нужно узнать. И закончить передачу с тобой. Сейчас начнутся обыски, изъятия и допросы.

Три — ступенька

Звонок от матери. Короткая мелодия из низких и как будто хриплых нот. Она сама подобрала эту мелодию под свой голос. Мама — эстет и перфекционист. Для нее нет мелочей. Я уверена, что режиссеры ее страшно недооценили. Главное в облике, в проявлениях, в игре мамы — это невозможность фальши. В этом и есть совершенство. Не так, как нужно, как кажется красиво, а так, как есть. Ноль слащавости, лакировки, искусственной позы. Она просто всегда явление и зрелище. Моя мать. Драматическая героиня Анна Золотова.

— Я не разбудила тебя, Вика? Решила позвонить сразу тебе, ты ведь всегда в курсе происшествий и скандалов. Странная вещь произошла. А я даже не знаю, как выяснить подробности. И ходить я уже неделю не могу совсем. Ноги стали чужими. Если тебе это интересно, конечно. Не приедешь?

— Конечно. Буду через час. Почему ты не позвонила сразу по поводу ног?

— Смысл? У меня есть Катя. Она справляется.

— Мама, тебя, случайно, не убийство Пастухова так интересует?

— Да. Передали, что Илюшу убили. Значит, правда? Не могу поверить! — Мать вздохнула. — Он такой скользкий… был. Я думала, он выскользнет из любых рук и ловушек.

Эти тайны моей матери… Я могла ей сказать, что работаю с Пастуховым, но не сказала. И она не сказала мне, что знает его. Да еще так хорошо: «Илюша», она думала, что он выскользнет из любых рук. В жизни нет случайных сюжетов, мы просто не всегда можем проследить их развитие.

В машине я думала только об одном. О той квартире, в которую еду. Так всегда. Это путь на мою Голгофу. Он бесконечен.

Трехкомнатная квартира в старой девятиэтажке, в которой сейчас живет мать, всегда была нашим домом. В ней прошла мамина юность, там родилась я, из этой квартиры выносили бабушку и дедушку в иной мир. И сюда в охапке со мной мама мчалась из самых удачных своих браков. Из богатых коттеджей и роскошных квартир. Это упоительное ощущение моего детства. Мы переступаем порог, вдыхаем запах пыли, нас обнимает знакомая и теплая темнота.

— Мы дома, — облегченно произносит мама.

И во мне поднимается щекочущая волна счастья и предвкушений. Волна свободы. Позади чужой этикет, чужие прихоти и ненужные люди. Очередной мамин муж, который лучше нас знал, как нам одеваться, в котором часу вставать и ложиться. Выбирал, что есть и как проводить свое время. Няньки и гувернантки, с которыми оставалась я.

До сих пор сжимаюсь от звуков их неприятных голосов, от обидных замечаний, от прикосновений их неделикатных рук, которые я всегда ненавидела.

И вот наша свобода, нора, уют. Мама сбрасывает туфли на высоких каблуках, набирает в ведро воду и носится по квартире с тряпкой, а лицо такое вдохновенное, как будто это ее звездная роль. И параллельно колдует на кухне: включает допотопную духовку, сует в нее наспех накрученные пироги из того, что подвернулось под руку. Чаще всего это мука, вода, масло, соль, дрожжи и курага с черносливом. А запах через минуты такой волшебный, какого я не ощущала ни от одного десерта, приготовленного профессионалами. Я жду возможности забраться в горячую ванну, тереть себя до тех пор, пока не загорится кожа, пока не смоются с нее прикосновения и взгляды тех, от кого мы в очередной раз успешно сбежали. А потом чай, пирог, чистые простыни и понимание того, что мы защищены, по крайней мере, до утра. От чужих голосов, шагов по направлению к нам, от чьих-то мыслей, желаний и приказов.