Читать книгу "Неоконченная хроника перемещений одежды - Наталья Черных"

Мужичок прокричал вслед, что должны быть груди и ножки.

«Дались им всем груди и ножки», – подумалось мне.

– Считаю, что нужно сделать рывок в области пластической хирургии. Возможно, он уже совершен. Нужно, чтобы мужчина в нужный момент доставал груди и ножки. Именно свои. Какие ему нравятся в данный период. Полноватые или худощавые.

– А женщины доставали бы кое-что другое, – православно парировала Анна. – Все-таки ты бодлерша.

– От слова «бодаться», – наконец улыбнулась.

Выход из метро был долгий. Пока шли вверх по лестнице, было ощущение, что всасывает в себя зыбучий песок. Наконец вышли из дверей, взяли резко налево.

– Батюшка благословил идти именно этой дорогой, – сказала Анна.

Пока поднимались по лестнице, перед глазами кружились вороха чужой одежды. Отчасти подаренной, отчасти купленной в секонд-хенде, отчасти приобретенной самостоятельно.

Одежда – это второе тело. Моего уже нет, так оно не нужно даже мне. Но люблю его и ухаживаю за ним, как оно того требует, ибо за тело придется отвечать перед Богом. Однако живет только одежда. Потому и стиль. Стиль – это не когда ладно сидит и к лицу. Стиль – это когда одежда живет. И ее хочется снять с человека. Когда она самостоятельна.

В то утро была одеждой.

Дорога, которой благословил идти батюшка, шла перед лицом розово-кирпичного многоподъездного дома, в котором на первом этаже размещались и секонд-хенд, и банк, и магазин для детей «Кораблик». Сразу же за приземистым цилиндром входа в метро шумел недавно открытый «Перекресток». Это был первый «Перекресток», который увидела.

После «Перекрестка» начался довольно резкий спуск, и дорога пошла на другую сторону шоссе, под эстакаду. Почти центр города – а развязка мкадовская. Как потом оказалось, это был фатальный переход. Нескольких человек – прихожан храма – сбило машиной именно здесь.

Подворье было еще не монастырское (теперь там монастырь), почти веселое и нищеватое. Храм, тяжелый, высокий, как бы прятался за двумя кроткими корпусами. Подумалось: кому-то это будет или уже есть родное место. А мне нет. Не потому, что не люблю храм. Здесь было чужое тепло и чужой холод.

Литургия была во второй половине, Херувимская. Анна почти толчком отправила меня на коврик возле аналоя. По счастью, ничего не успела съесть, а то бы, Аниными молитвами, причастилась после завтрака. Исповедовал молодой и очень красивый священник. На священника внимания почти не обратила (почти – потому что увидела: красивый), но все туго витое, густое и лежащее в медовой тени действо забирало и покоряло. Всегда любила смотреть на стихари и фелони. А здесь они были, как и все на подворье – нищеватые и величественные.

В нужный момент Анна толкнула меня снова. Пошла, скрестив руки, к Чаше. И причастилась. И за мои грехи не была убита молнией на месте. Запивала теплотой с малиновым вкусом. Теплота – это «запивка». Как не люблю и сейчас это слово. «Теплота» – вот слово настоящее. И еще угощалась пресной просфорой из рук Анны. Поняла, что самый вкусный хлеб – это просфора.

А потом нужно было возвращаться в прежний мир. Где нельзя спокойно и последовательно делать свое дело. Где люди, вещи и отношения требуют внимания. Люди гораздо требовательнее вещей. Но вещам нужна забота человека намного больше, чем человеку – забота человека. Человек может и должен обходиться без вещей. Вещи не могут без человека. Они абсолютно беспомощны. Эта беспомощность внушает страх. От этого страха возникли кошмары, что человеку грозит восстание вещей. Нет, они никогда не восстанут. Новые вещи появляются потому, что старые забыты. Нет ничего печальнее зрелища запыленных кронштейнов одежды, которую через месяц сожгут. Ведь нереализованную одежду сжигают. Это та же кремация.

Тем временем Черкизон окреп. Появились первые крытые ряды, в которых, в общем, можно было жить. На всем пространстве от «Измайловского парка» до «Черкизовской» выросли лотки и торговые ряды. Запестрели мелко туристические столики с туристическими стульчиками. И миллиарды носков из капрона. И миллионы цветного нижнего белья. И резинок для волос, тоже цветных. А некоторые – с украшениями. Поднялись на стенды и шесты обувь и одежда. Порой эта выставка моделей напоминала серийное распятие. Женское, мужское.

Когда не случайно оказалась на «Черкизовской» в компании двух веселых молодых людей, поразилась. Столики и посылочные ящики были уставлены одеждой и обувью.

«Зачем столько?» – подумалось.

Шок с тех пор так и не прошел. Если раньше в моей голове существовало целое платье, которое узнавала на кронштейне среди множества других как будущую закадычную подругу, теперь нужно было собирать по электронам все тело. И это было довольно весело.

«Это и есть разврат. Это и есть дурновкусие», – подумалось потом.

«Нет, – пришел ответ из самой глубины. – Это щедрость. За это нужно благодарить».

Черкизон пришел небольшим трогательным рассказом, подслушанным в троллейбусе. Троллейбусы люблю больше, чем трамваи и автобусы. Автобус слишком тяжел, это междугородний житель. Трамвай немного чопорный для интимного разговора, который, однако, не так интимен, чтобы совсем его спрятать. Это как парфюмерия. Рассказ был о женщинах, снимавших комнатки в районе Черкизовской, и рассказан был ими же.

Очень глупая женщина

Она оказалась в наших комнатах пафосно, вытянутая как веретено. Приплюснутой рыжей поварихе Ладе поначалу было неловко: мол, рифма возникла к ее полноте.

Лада, протирая очки, утром вошла в кухню. И, войдя, замерла на месте. Кухня была оккупирована. Очистки овощей и яиц, грязная посуда, остатки готовой пищи лежали по всем поверхностям. Девушка скользила между всего этого, иногда тихо вскрикивала. И наконец приготовила вполне столовские пирожки с капустой. С мягкой матовой корочкой и кисловатой начинкой. Замечательные пирожки. Но Ладе в горло не шли.

– Вы не любите готовить? – спросила девушка, увидев Ладины очки. Лада промолчала.

Сама Лада готовила дома редко, но много и основательно. С вымытой плитой, полом и холодильником, так как отношение к пище было серьезное. Девушка ей понравилась: молчаливая и вроде бы неглупая. Ну, неряшливость дело такое – может и уйти. Со временем. Главное – сама девушка изящна в процессе готовки. Возможно, она считает себя чистоплотной. Это почти оправдание.

Вскоре со стороны Лады начались попытки завести разговор ни о чем.

– Но вы этого не знаете, – ответила девушка на вроде бы безобидный Ладин вопрос. Неагрессивно, но как посмотреть.

Лада задумалась: а может, она затронула больную тему? Но тогда собеседница могла бы сказать прямо. Больше Лада попыток наладить контакт не предпринимала. Довольно долго.

Однажды из комнаты девушки вдруг зазвучала любопытная музыка. Лада спросила девушку довольно осторожно:

– А кто это? Что за музыка?

– Вы этого не знаете, – был ответ.