Читать книгу "Несовершенные любовники - Пьеретт Флетьо"

Именно в этих колготках, скрутившихся змеей на мягком пушистом ковре, и были скрыты мои будущие сто страниц.

Они признались, что, когда мать уснула, они утащили колготки под кровать и стали растягивать их в разные стороны, вдыхать еще не улетучившийся ее запах, накручивать их на руки, словно браслеты, напяливать на ноги и обвязывать себя. Они действовали почти беззвучно, движения их были такими плавными и слаженными, что, крутясь под кроватью, они ни разу не столкнулись и не задели друг друга. Время от времени они замирали, услышав легкое сопение своей матери, погрузившейся в глубокий сон, но затем вновь, словно котята или, точнее, львята, принимались резвиться, понимая, хоть и с некоторым раздражением, что колготки придется возвращать на место — ведь они не хотели разоблачения.

Хотя им вряд ли грозило серьезное наказание, слишком мало значили они в глазах родителей, чтобы получить настоящую взбучку, и именно поэтому они опасались разоблачения. Вначале я думал, что именно страх удерживал их под кроватью, но я глубоко заблуждался: Лео с Камиллой никогда не боялись ни одного живого существа; на поворотах своей судьбы они сталкивались лишь со страхом особого рода, который я изредка замечал в их глазах.

Если бы мать заметила их и выгнала со скандалом из спальни, строго наказав, чтобы ноги их там больше не было, или, что еще хуже, обратила все в шутку, усадила с собой на кровать, приласкала и успокоила, что иногда все же случалось, то их маленькое приключение потеряло бы весь свой шарм и блеск, и они снова вернулись бы к рутинному существованию обычных детей, что для них было смерти подобно. А потом произошло нечто важное, о чем они предпочитали помалкивать.

Колготки представляли собой опасность, но в то же время были и спасением или, скорее, путем к спасению. Они дергали колготки в разные стороны, связывали и развязывали, находясь, по их утверждению, в каком-то дурмане, будто кто-то включил пульт, которым управлял ими. Они даже натягивали колготки на головы, как грабители, а потом принимались по очереди душить друг друга: один из них завязывал на шее узел, а другой тянул его на себя из любопытства, смеха ради, чтобы посмотреть, считая вслух, сколько выдержит первый, — так им нравилось все подсчитывать. Но в конце концов им стало не до смеха: ощущения от удушения были малоприятными.

Эти колготки, завязанные вокруг шеи, произвели на них ужасное впечатление. И в этот момент произошло то, что никогда не должно было произойти, но что на всю последующую жизнь определило их поведение. «Ну, в общем, мы переспали», — обронил Лео. «Но вы же были еще детьми», — возмутился я. «Ну, не знаю, — сказала Камилла. — Он вытащил свою штучку, которая была твердой, а я раздвинула ножки, как по телику показывают», — добавила она. Болтайте-болтайте, что вам заблагорассудится, ягнятки мои, подумал я, меня там не было, так что можете придумывать какие угодно басни. Однако это вполне могло случиться, теперь я в это верю. У Камиллы вскоре начались месячные, по-моему, ей тогда стукнуло двенадцать, — да, двенадцать. А на следующий год они во второй раз вернулись к дедушке и бабушке Дефонтенам, в наш городишко Бурнёф, откуда я еще никогда никуда не выбирался.

Затем их мать проснулась, и они стали наблюдать, как она ходит по спальне. Вернее, по их словам, они наблюдали за ее ногами, причем очень пристально, словно выполняли свой долг по отношению к ней, то есть к нижней, видимой части их матери — ее ногам. Они смотрели на ее ступни, кстати, довольно красивые, в меру широкие, плотные, с ровными крепкими пальцами, аккуратно обработанными и покрытыми алым лаком ногтями; единственное, что портило картину, это шишечка на кости одного из больших пальцев, да еще округлые утолщения на коже с внешней стороны мизинцев, — мозоли, сделали они для себя открытие. Они часто слышали, как госпожа Ван Брекер жалуется на эти мерзости, но никогда не видели, что это такое. И теперь им было так любопытно рассматривать мозоли, мелькавшие у них под самым носом, что они тут же забыли о необычном поступке, который только что совершили, а может, просто не могли думать ни о чем другом, кроме ног своей матери. Позднее Лео по памяти сделает красивые наброски этих самых ног, но никогда не покажет их ей, опасаясь, что она поймет, чьи это ноги, и начнет раскручивать клубок, который приведет ее к тому самому дню, когда они лежали под родительской кроватью.

Нет, они не забыли о своем необычном поступке и никогда о нем не забудут, он навсегда войдет в их жизнь, спрячется в тайных глубинах их подсознания, запечатлится в памяти, как и колготки с неуловимым запахом, похожим на запах каштана, уточнит потом Лео, легкие, шелковистые, струящиеся как змейка. «И вы хотите, чтобы я проглотил эти небылицы?» — спросил у них французский психиатр, к которому время от времени посылала их мать. Еще одна из причуд богачей, думал я, ходить к психиатру, словно за прививками. Тогда я не подозревал, что меня тоже однажды отправят к психиатру — это случится уже в Париже, после той роковой истории с Анной. Близнецы не знали слово «небылицы» и, наверное, не хотели значь. Я так и представляю себе, как они пожимают плечами, пока психиатр ждет с нетерпением ответа, но, увы, напрасно. Они пожимали плечами и тогда, когда пересказывали мне разговор с этим хитрым врачом: «И вы хотите, чтобы я проглотил эти небылицы?» Однако, в итоге небылицы настигли меня, их со всего размаху швырнули мне в лицо, и я не только их проглотил, но и до сих пор пережевываю.

Может быть, воспоминание об этом странном поступке было отправлено в глубины их подсознания из-за того, что говорила по телефону госпожа Ван Брекер-Дефонтен невидимому собеседнику, расхаживая взад-вперед по ковровому покрытию цвета слоновой кости, блестяще демонстрируя ораторское искусство после отдыха на широкой калифорнийской кровати. Их мать входила в совет администрации сразу нескольких благотворительных фондов, будучи где-то председателем, где-то вице-председателем или помощником вице-председателя (они говорили по-английски chairman), и тут, конечно, я их перебил, потому что в школе меня учили говорить не man, a woman, если должность председателя занимала женщина. «Пусть будет woman, — сказали они, — нам плевать».

Возможно, мне постоянно хотелось поймать их на какой-нибудь нестыковке, раскрыть хоть какую-то, пусть малейшую ложь, доказать, что и всё остальное: вся их история, и моя, и история Анны, — всё это неправда, и тогда я смог бы вздохнуть полной грудью, выспаться, вновь пойти на занятия и окунуться в мутные воды взрослого мира, но уже со своими собственными плавниками.

Их мать говорила о Бале колыбелей: «Бал колыбелей — это событие международного масштаба, мы же не можем заниматься ерундой, — и зачем, в адрес одной знаменитости, которую ее собеседница на другом конце провода хотела пригласить в качестве почетного гостя: — Но на Бал колыбелей не приглашают лишь бы кого! — воскликнула госпожа Ван Брекер с негодованием, и, наверное, оправданным, поскольку эта знаменитость, французская актриса, запросила за свое участие сумму, намного превышавшую ту, которую организаторы намеревались собрать на аукционе. — Но это же немыслимо, Бал колыбелей — благотворительное мероприятие, до нее что, не доходит?!»

Нотки возмущения в голосе матери звучали в такт ее шагам, пока она прохаживалась возле калифорнийской кровати. В то же время это возмущение казалось им не настоящим, а вполне безобидным и забавным, похожим на легкое дуновение ветерка, волнующее гладь озера, на котором покачивались маленькие колыбельки, где, прижавшись друг к дружке, умиротворенные, убаюканные материнским голосом, лежали они — Лео и Камилла. Колыбельки, расплывчатые и чарующие, кружились в воздушном вальсе, которому они с радостью отдавались, и этот призрачный бал колыбелей ввергал их в настоящую нирвану, когда они, будто полусонные часовые, продолжали наблюдать за невесомым, неосязаемым миром раскрытыми от удивления глазами.