Читать книгу "По обе стороны правды. Власовское движение и отечественная коллаборация - Андрей Мартынов"

Торвальд, опровергал подобный взгляд, видел в генерале в первую очередь человека, защищавшего интересы своих подчиненных.

Отечественная коллаборация, по мнению историка, являла собой «беспримерную драму первой попытки свергнуть режим Сталина во время II Мировой войны силами самих граждан Советского государства». То есть Торвальд, как и Лайонс, мыслил ее как некое революционное явление.

Исследователь выделял три периода коллаборации.

— Стихийное стремление советских граждан к борьбе против власти (от начала войны до первых шагов Власова на путях формирования Освободительного движения).

— Организация РОД, борьба с антивласовскими настроениями в вермахте и немецкой администрации (конец 1942-го — конец 1944 года).

— Формирование КОНР и его гибель (зима — весна 1945 года). Торвальд утверждал, что это «движение имело все шансы стать многомиллионным и победить. Оно проиграло потому, что высшее руководство Германии в своих захватнических амбициях, колониальных мечтаниях предало историческую европейскую задачу (sic! — А. М). Это предательство затем было не менее трагически повторено победившими западными державами, по причине абсолютного непонимания политической обстановки в 1945 году». К сожалению, источники в книге Торвальда были включены в текст без ссылок, а зачастую и без атрибутации, что снижает научную ценность его монографии.

Автор другого исследования, профессор Русского исследовательского центра при Гарвардском университете, историк Джордж Фишер, дал несколько отличный взгляд на отечественную коллаборацию в своей книге «Советская оппозиция Сталину. Случай из истории II Мировой войны». Фишер, сын советской переводчицы и американского журналиста, в 1927–1931 и 1933–1939 годах жил в Москве. Свой опыт и оценку советской действительности он спроецировал на деятельность коллаборантов. В отличие от Торвальда ученый не считал сотрудничавших с нацистами советских граждан революционерами. Для объяснения их поведения он предложил концепцию «инертности». Согласно Фишеру, советский тоталитаризм подавляет любые формы инициативы, что в конечном счете сказывается и на самосознании. Индивид полностью подчиняет свое поведение директивам вышестоящего начальства. «У обывателя инертность проявляется в виде аполитичности и пассивности, а у функционеров в оппортунизме и карьеризме».[5] Советское общество приобрело «почти совершенную способность приноравливаться» к партийной линии.[6]

Хаос первого этапа войны, отсутствие директив при неспособности к самостоятельности мышления обрек Красную армию на поражение. Военнопленные и жители оккупированных территорий оказались в ситуации аномии (Э. Дюркгейм). Они вынуждены были искать новые политические авторитеты, в качестве которых выступила немецкая администрация. Поэтому «в 1941 году решающим фактором в поведении большинства советских людей были не политические убеждения “за” или “против” Сталина и даже не объективные военные факторы. Вместо них была инертность». В таком контексте, естественно, «армия Власова была фантомом».

По мнению Фишера, «стабилизация фронта в начале 1942 года, обусловленная восстановлением контроля Москвы», подчинение советским правительством социума были не только важнее отношения «германских завоевателей к советскому населению» или же «изменения коммунистами национальной политики», но и первичнее этих явлений. Эти изменения внешних условий выступили в качестве катализатора самостоятельности общественного мышления, в том числе и коллаборантов (к таким экзистенциальным факторам Фишер относит плен или эмиграцию). Преодолением инертности, по мнению историка, явилось и то, что движению в целом удалось сохранить свою независимость от наци, хотя внешне они и выглядели наемниками. В итоге само движение стало «единственным выдающимся примером сопротивления советской власти, по крайней мере, со времен Гражданской войны в начале 20-х годов».

Одновременно указанные изменения политики Кремля выступили причиной поражения власовцев. В частности, они существенно ограничили мобилизационные возможности движения. Фишер дал свое видение численности коллаборантов: «от пятисот тысяч до миллиона человек, а возможно, и больше», оговариваясь при этом, что их число могло бы возрасти «в случае участия в боевых действиях», а не «службы в качестве пропагандистского оружия гитлеровской Германии». Эту двойственность статуса коллаборантов Фишер назвал «смесью правды и обмана».

Правда, полностью изжить советскую инертность власовцы все же не смогли. Фишер, заочно полемизируя с Лайонсом, утверждал, что именно «по этой причине Пражский манифест не отрицает необходимости Октябрьской революции 1917 года с ее социальными и экономическими инновациями».

Как следствие, «конец власовской драмы имел в себе трагическую остроту. Власовское движение было не только беззащитно по отношению к Западу, но и не понято им. Это была величайшая ошибка Запада в отношении будущего СССР». Последнее утверждение совпадает с идеей Лайонса о широкой антиправительственной оппозиции в Советском Союзе.

Не осталось в стороне обсуждения феномена коллаборации и Русское зарубежье. Вскоре после окончания войны на страницах эмигрантской периодики появились первые работы об освободительном движении. Так, например, только в журнале «Часовой» в 1948 году вышел целый ряд публикаций по истории Освободительного движения. В 274 и 275 номерах были напечатаны небольшая заметка об участии РОА в боях под Прагой в мае 1945 года и обзорные статьи по истории власовской армии. Материалы, правда лишь очерчивая общий абрис, знакомили читателей, с этапами борьбы против большевизма, что с учетом неразработанности темы и информационного голода было важно. Правда, недостаток информации приводил к ошибкам. В частности, генерал-майор ВС КОНР Михаил Меандров неверно назван Меандром, а Комитет освобождения народов России Комитетом объединения.