Читать книгу "Сын вора - Мануэль Рохас"

Здесь уже совершенно очевидно, что философский план не только оттеняет социальную проблематику романа, но и сам наполняется глубоким социальным смыслом. Только «лавочнику» совершенно недоступно понимание красоты вообще и красоты природы, в частности. Истинно враждебны друг другу не «человек» и «вселенная», а воплощаемый в «лавочнике» мир собственнических отношений и природа. И хотя обездоленному природа кажется враждебной, но в редкие мгновения открывается во всей первозданной красе, и это приносит ему ощущение счастья.

Но для того, чтобы наполняющее душу счастьем чувство слияния с природой пробудилось, понадобилось, чтобы здесь, на берегу океана, один человек протянул руку другому, терпящему бедствие. В отношениях человека с человеком, если только оба они достойны называться людьми, Мануэль Рохас видит источник света и надежды, освещающий путь человечеству: «Чиновник верит бумажке. А человек — человеку». Борьбе политических партий, которая представлялась Рохасу не более чем борьбой честолюбий, чилийский писатель противопоставляет идею человеческой солидарности, воспитания в человеке стремления к добру.

Именно это более всего и отличает роман Рохаса от классической пикарески. Со времен «Ласарильо» плутовской роман мыслится обычно как своеобразный «роман воспитания» героя, где «школой» выступала сама жизнь. Но, в сущности говоря, плутовской роман — скорее «воспитательный роман» наизнанку, ибо единственным итогом, с которым выходит пикаро из школы жизни, является его превращение в закоренелого мошенника и примирение с гнусной действительностью. А роман Рохаса «Сын вора» — это воспитательный роман в подлинном, высоком значении этого термина.

Как и герои пикарески, Анисето почти ребенком оказывается брошенным в пучину жизни. Но, пожалуй, этим и ограничивается сходство героя романа Рохаса с пикаро. Анисето — человек иного психического склада, чем его литературные предки. И главное, что выделяет в нем автор, это открытость души всему светлому, чистому, подлинно человеческому. Он наивен и простодушен, но его простодушие происходит от органического неприятия им лживых, фальшивых, противоречащих здравому смыслу отношений, царящих вокруг. Его душа открыта поэзии — скромной поэзии, таящейся в самых, на первый взгляд, будничных фактах: в улыбке женщины, в полете чайки, даже в белой краске оконных рам. Такой настрой души героя определяет собой лиризм, пронизывающий весь роман. Лиризм сдержанный, суровый, нередко едва-едва проступающий в беспощадно правдивых или иронически лукавых описаниях того, что увидели зоркие, широко открытые глаза Анисето.

Лиризм, поэтичность находят воплощение более всего в своеобразном, на редкость близком к музыкальному ритме прозы Рохаса. Это одна из самых характерных особенностей стилистического строя романа, выделяющая его не только среди других произведений писателя, но и вообще в латиноамериканской литературе.

Отчетливее всего музыкальный ритм ощущается в многочисленных лирико-философских отступлениях рассказчика. В них нетрудно обнаружить структурную параллель с морализующими суждениями героя-плута в пикареске. С помощью этих морально-философских размышлений Рохас, как и авторы плутовских романов, не только творит суд над обществом, но и дает философское обобщение своим частным наблюдениям. В этом смысле особенно значительны рассуждения о времени и о боли.

Пикаро, герои плутовских романов, удерживаются на поверхности житейского моря и пристают к ровному берегу, только вымазавшись с ног до головы в людской грязи, да еще и перестав замечать эту грязь на себе и на других. Анисето же каждый раз, когда кажется, что силы его на исходе и гибель неизбежна, кто-то протягивает руку помощи и тем самым утверждает в нем веру в человека. И это отличает роман Рохаса не только от старой пикарески, но и от экзистенциалистских романов, написанных в XX веке.

Своим романом Рохас, несомненно, вступает в прямую полемику с экзистенциалистской концепцией мира. При этом он отвергает не только идею отчужденности и одиночества как извечных и неодолимых основ человеческого общества. Для него имеют совершенно иной смысл и такие понятия, как «любовь», «сострадание» и другие, объявленные экзистенциалистами лишь способом иллюзорного преодоления фатального одиночества, на которое якобы обречен человек. Через доброту, сочувствие, взаимную помощь, через человеческую солидарность Анисето находит путь к другим людям. Одинокое «я» превращается в нерасторжимое «мы». К такому итогу Анисето шел всю свою жизнь.

Отец его был вором, но при всем том прекрасным семьянином, добрым, заботливым мужем и отцом; Анисето вырос «в нормальной и вполне приличной семье». О «профессии» отца дети долгое время даже и не догадывались, а когда узнали, только больше полюбили отца. «Не скажу, чтобы я гордился профессией отца, — признается Анисето, — но и не слишком оттого печалился: я любил его, как любят всякого отца, и даже больше, потому что он был вором: не то чтобы работа его казалась мне увлекательной, а просто я его жалел, зная, как ему порой приходится трудно».

Одиночество, бесприютность Анисето познал лишь тогда, когда умерла мать, ангел-хранитель семейного очага; отца посадили в каторжную тюрьму, а братья разбрелись по свету. «Всем я был чужой, никто меня не ждал и даже не подозревал о моем существовании; мне оставалось лишь ввериться судьбе и плыть по волнам», — мрачно рассудил юный рассказчик. Но, отправившись «в люди», Анисето не только познал чувство заброшенности и бесприютности, не только испытал унижения и боль, но и на собственном опыте убедился, что окружающий мир дарит человеку и свет, и солнце, и надежду. Чуть ли не на каждом повороте тяжкого своего пути Анисето находил поддержку неизвестно откуда появлявшегося друга. Батрак Висенте опекает мальчишку тогда, когда тот вместе с другими пеонами отправляется в провинцию «ломать кукурузу»; в Мендосе другой мастеровой научил подростка малярничать; потом были бродяга в очках, рабочий, по прозвищу Сурик, и, наконец, Философ и Кристиан.

История Анисето, Философа и Кристиана развертывается в романе на первом плане, кроме всего прочего, и потому, что именно в этой истории заложены самые дорогие для автора идеи. Ее главный герой — Альфонсо Эчевериа, по прозвищу Философ. В минуту откровенности он так рассказывает Анисето о себе: «Видишь ли, когда мне приходится иметь дело с человеком, я никогда не думаю, как бы из него побольше вытянуть, я имею в виду — мыслей, сведений. Нет, я всегда стремлюсь расшевелить собеседника… Просто мне нравится будоражить, ворошить человеческие души. Такой уж я есть». Таков он и есть, этот работяга Философ, доброжелательно смотрящий на мир. Анисето это почувствовал сразу же, едва обменявшись с ним беглым взглядом: «Я поймал на себе этот взгляд, и он вознаградил меня за все: его глаза не просто мельком меня обежали, но заметили меня, увидели и признали во мне человека». С этого взгляда все началось: через несколько часов Анисето уже рылся в прибрежном песке в поисках выброшенного приливом металла, потом со своими новыми знакомцами отправился в дешевый ресторанчик «Надежда», затем обосновался в их клетушке. Как иронически выразился Эчевериа, «по воле случая и вопреки желанию» Анисето «стал пайщиком фирмы „Философ и Ко“». Гораздо больше усилий пришлось приложить Альфонсо, чтобы «расшевелить» Кристиана. Человек с исковерканной жизнью и израненной душой, давно ожесточившийся и разуверившийся в людях, Кристиан с детства не знал ни семьи; ни ласки, ни даже сочувственного взгляда. Голод, воровство, побои, тюрьма… Освобождение, и снова голод, и снова попытки что-нибудь украсть, и снова полицейский участок и тюрьма. Быть может, он так бы никогда и не вырвался из этого заколдованного круга, выйти за пределы которого у него не хватало сил и не позволяло чудовищно искаженное, но не убитое чувство человеческого достоинства и протеста, если бы Философ не приметил угрюмого, затравленного парня и не сделал его тоже «пайщиком своей фирмы». Борьба за душу Кристиана продолжается и позднее, когда в нее включается и Анисето. И после долгих, мучительных колебаний Кристиан присоединяется к двум своим товарищам, отправляющимся в дорогу на поиски честного заработка: «Когда он поравнялся с нами, мы снова тронулись в путь».