Читать книгу "Тольтекское искусство жизни и смерти - Барбара Эмрис"

Сейчас его соплеменники должны быть ему благодарны. Он представил себе, как кто-то из них выглядывает из дверных проемов, чувствуя, что за туманом притаилась угроза. Он посмотрел на селение, омываемое озером, и как будто почувствовал на себе пристальный взгляд отца, наблюдавшего, как тихо, в одиночку припал на колено храбрый солдат, которому дает свою силу огненная гора. Отец гордится им, как и все предки. Многое почувствовал он в тот момент пустоты между началом и концом всего. Скоро над восточной кромкой гор вспыхнет свет, а за ним встанет с громким кличем судьба. Его ждут новые победы. За нынешней неизвестностью вынашиваются новые откровения. Ощущая дыхание предков на щеке и прохладное прикосновение их рук к спине, воин снова успокоился. Одна сандалия погрузилась в камни, взгляд устремился вдоль древка боевой стрелы. Ну что ж, он готов…

И сейчас, вырванный пронзительной болью из сна, я понимаю, что пришло время мне присоединиться к воинам древности. Как я когда-то охотился за истиной, так вечность настигла теперь меня. На востоке вдоль горного кряжа разливается рассвет, вслед за ним скачет на коне судьба. На моей щеке – дыхание предков, их прохладные руки касаются моей спины. Я с приветственной улыбкой жду встречи со смертью. Что ж, теперь готов и я.

1

Старая женщина что-то бормотала на ходу. Ей трудно было передвигать ноги по сухой, растрескавшейся земле. Тапочки царапали грунт, вздымая в колышущийся воздух шелковые облачка пыли. В одной руке она несла большую сумку, а другой придерживала накинутую на плечи шаль. Ее усталые шаги были здесь единственным звуком, медленным, тяжелым – и непоколебимым. Она все шла и шла. Никакой различимой дороги или тропы не было, но она и не нужна была ей. Она знала, куда идет, ступая по следу чего-то невидимого, но несомненно существующего для нее. Ее вел инстинкт матери, которая ищет своего сына.

Уже несколько недель ее изводил знобящий страх, какой бывает у матери, когда ее дитя может умереть. Где-то в том мире, который она только что покинула, уходил ее тринадцатый ребенок – уходил не из виду, ибо она знала, что он, безмолвный и бледный, лежит на больничной койке. Он медленно, но верно ускользал от ее чувств. Она больше не улавливала его жизненного потока. Она больше не могла разговаривать с ним без слов, как разговаривала почти пятьдесят лет. Вместе с жизненной силой слабели и его связи с миром мысли и материи. Она знала: времени остается совсем немного. У него отказывает сердце, тело его умирает, врачи почти опустили руки. Что еще оставалось ей, кроме как отправиться в это место, где нет времени и куда ушла его сущность, и попытаться разыскать его? Она найдет своего младшего, душу ее души, и приведет домой.

Кроме ее хрупкой фигурки, ничего живого не было в этой протянувшейся от горизонта до горизонта песчано-скалистой пустыне. Все здесь было бесцветно, кроме синевато-серых волнистых облаков, бесшумной толпой плывших над ее головой. Бездонные небеса через неравные промежутки времени прожигала молния, ослепляя ее… Но то была гроза из снов. Ее создали чувство и чудо – ни то ни другое не остановит ее.

Сарита продолжала свой путь. Ее дыхание эхом отдавалось в тишине. Пульс у нее участился, а грудь вздымалась, как будто она и впрямь с трудом брела по пустыне. Возможно, так и было. Никогда еще не приходилось ей предпринимать такое путешествие. Неизвестно, что ее ждет, какую цену придется заплатить ее телу. Она шла и старалась успокоиться. Страху не одолеть ее. Да, она стара. Но, хоть она и отпраздновала недавно свой девяносто второй день рождения, не пришло еще время ей покидать мир материи и смыслов. А значит, и ему еще рано. Нельзя ее сыну умирать, пока у нее есть силы бороться за него. Она остановилась, чтобы перевести дух, и позволила улыбке смыть с лица напряжение. Да, у нее есть силы. В этом странном пространстве между этим миром и тем ее любовь восторжествует. Ободренная, она поставила сумку на землю и расправила плечи, завязав концы шали на шее неплотным узлом. На ней была ночная рубашка из тонкого хлопка, легко пропускавшая безветренный холод, было зябко. Но это не важно. Дороги назад уже нет. Пусть ее чувства не узна́ют его – сердце узнает. Еще раз оглядевшись, она подняла тяжелую сумку другой рукой и решительно побрела дальше.

Это была нейлоновая хозяйственная сумка – с такой она ходила на рынок прохладными ранними утрами в Гвадалахаре, перед самым рождением ее младшего сына. Снаружи ее украшало яркое цветное изображение Девы Марии, а внутри лежало множество предметов, освященных ее молитвами и намерением. Она слегка встряхнула сумку, как бы утверждаясь в своей миссии, и вспомнила те давние дни перед появлением на свет ее тринадцатого ребенка, когда вся жизнь, казалось, подбадривала ее. Славное это было время: ей было сорок три года, она была все еще хороша собой, замужем за молодым красавцем, которому уже подарила трех сыновей. Он женился на ней, едва закончив учебу, – его не остановил ни ее возраст, ни девять детей от предыдущего брака. Он пошел наперекор своей семье. Поговаривали, что она его приворожила. Всегда ведь найдутся такие, кто никому не верит. Поженились они по любви, чистой и простой. В любви родились у них и четыре здоровых сына.

Старая женщина замедлила шаг и остановилась. Гроза все еще сверкала молниями и неистовствовала, но больше не было этой зловещей тишины. Теперь, кроме приглушенного звука собственного дыхания, она слышала что-то еще. Вдалеке вместо грома с нарастающей силой штормового ветра звучала музыка. Он где-то рядом, чувствовала она. Она постояла, прислушиваясь, и вдруг поняла – да это же знакомая песня несется от горизонта навстречу ярости неба! Вот что это за музыка! Как давно это было. Как раз такую мальчишкой пел ее сын, водя пальчиками по струнам воображаемой гитары, выпевая бессмысленные слоги и всем телом трясясь в ритм, в подражание старшим братьям. Как же он называл этот грохот, как?.. Ах, вот!

«Это рок-н-ролл, мама, музыка жизни!» – крикнул он ей тогда.

Да, даже сейчас у него в голове крутится рок-н-ролл. Именно эти звуки мчались с ударами молнии в чернеющем небе, мощным ветром развевая ее седые волосы, хотя вокруг все было спокойно. Чувства не подвели ее. Она слышала теперь, как работает его сознание, как гулко отзывается радостью его большое, вечное сердце. Он где-то близко.

Снова поставив сумку на землю, она плотнее укуталась в свою вязаную шаль. Она была одета ко сну, в то, что было на ней, когда все явились в дом для участия в ритуале. Дальним уголком сознания она слышала и этих гостей – своих детей, внуков, учеников, друзей. Они собрались по ее просьбе, ведь не было ни одного случая, чтобы кто-то из детей или внуков, учеников или помощников отказал матери Сарите. Они смиренно пришли с погремушками из бутылочных тыкв, барабанами, свечами и горящей полынью, пришли, чтобы петь, молиться, просить. Они пришли, чтобы вернуть его, тринадцатого сына женщины, от которой не отмахнешься. Они пришли, как пришли бы их предки, чтобы совершить то, что положено воинам духа.

Этой ночью, когда столь многое стояло на кону, Сарита была перенесена из круга верных, собравшихся в ее гостиной, в мир, который существовал только в воображении. Она вторглась в сознание другого человека. Да, за это придется однажды заплатить, но сейчас ей нужно идти дальше. Нужно без всяких оправданий войти в сновидение сына, чтобы вернуть его, – если понадобится, тащить за ухо, как напроказившего. Ей ведь такое с ним не впервой.