Читать книгу "Рижский клуб любителей хронопортации - Александр Долгов"

Не мудрствуя долго, набрал в поисковике нужные данные и, что вы думаете, сразу же получил ссылку на официальную страничку этого перца, если это действительно тот Шпилькин И. Д. Как выяснилось, Илья Данилович – известный рижский профессор истории пятидесяти лет, предлагающий (среди прочих гуманитарных услуг) курс лекций по истории Ливонии и организацию пешеходных экскурсий для туристов. «Прогулки по средневековой Риге» – так называлась одна из них, на которую я отчего-то сразу обратил внимание. Для связи предлагался номер мобильника, но звонить, чтобы узнать, тот этот Шпилькин или не тот, счел преждевременным – я еще ничего не решил для себя, всерьез сомневаясь, справлюсь ли я с поставленной задачкой и каким образом… Ведь мне не предложили никакого определенного плана, полагалось действовать на свой страх и риск по обстоятельствам, никакой конкретики, ничего.

Я снова взялся за инструкции из будущего, полез в злосчастный электронный письмовник, с тщанием пересмотрел все приложения – на поверку, кстати, они оказались не столь обширными и подробными, видимо, составлялись по-быстрому, наспех; инструкций по спасению «иконы русского рока» там не нашлось. Несложный, почти что тривиальный алгоритм перехода во времени был, краткий устав клуба из пяти коротких пунктов был, немногочисленные советы были – на них я и сосредоточил внимание. Предлагалось взять в поездку из отцовской фонотеки – ни много ни мало – пару кило винила; я пробежался глазами по списку из двенадцати наименований, и меня чуть не стошнило от нафталиновых имен – сплошное ископаемое рок-старье, и кому оно нужно?

Но, видимо, в будущем на этот счет было другое мнение. Следуя поставленному условию, я тут же полез на антресоли, куда отец самолично забросил все грампластинки, после того как «кукукнулась» его ископаемая «вертушка» еще советских времен, давно отжившая свой срок. Новой он покупать не стал, поскольку начинался век «цифры».

Целый день я угробил на пыльные виниловые раскопки, тщательно осмотрел все пластинки, всё, что нужно, нашел: вынул из конвертов в надежде отыскать хоть малейшую зацепку, скрытый знак, ответы на мучившие меня вопросы. Но пока тщетно. Весь винил оказался в идеальном состоянии, пластинки – не «запиленные», кроме альбома Vanilla Fudge – на «яблоке» первой стороны красовалось огромное чернильное пятно-клякса, затруднявшая чтение списка песен. И кто его только здесь поставил? Какой нерадивый любитель пионеров американского психодела? Этот невзрачный по внешнему виду конверт оказался крайне потрепанным (ещё и с оторванным правым верхним уголком) и почему-то был запрятан в отдельную картонную коробку Ленинградского завода грампластинок, примостившуюся рядом с шершавой бетонной стеной.

Да, кстати, не удивляйтесь моим меломанским познаниям: в чем-чем, а в рок-музыке я шарю, как подлинный профессионал, основательно подкованный благодаря стараниям своего знатока-папашки – он меня многому успел научить, светлая ему память. Ладно, с виниловым заданием я вроде как разобрался, и альбомы перекочевали с антресолей прямиком в рюкзак и затем в мою комнату.

Вторым пунктом в списке рекомендаций значился Игорь Покровский по прозвищу Пиночет, или просто Пиня для своих, известный как ближайший друг Цоя. О нем я, конечно, слышал и кое-что знал – благодаря прочитанной в свое время культовой книжке ««Кино» с самого начала», приобретенной отцом через год после смерти Цоя, но лично с Пиночетом знаком не был, и мне теперь предстояло с ним встретиться и познакомиться («кровь из носу» – так было сказано в послании). Вопросов по поводу необходимости этой встречи у меня не возникло – и дураку ясно: раз Пиночет – ближайший друг Виктора, то однозначно мог пролить свет на трагедию и, соответственно, помочь мне нащупать пути спасения Цоя. Правда, координат его не указали, что меня особо не волновало. Уж кто-кто, а я его без труда найду. Забыл с вами поделиться: я уже больше года сотрудничал с рок-н-ролльным журналом – строчил для них статьи на правах фрилансера. Таких нештатников в журнале было пруд пруди – в основном, конечно, молодняк типа меня, но попадались и старички с именем. Так что я легко мог обо всем справиться в редакции. Не откладывая, позвонил туда. Трубку взял сам Долгов, их главный редактор. Я озвучил просьбу, и он тут же продиктовал номер телефона, только предупредил: «Как говорится, услуга за услугу: нужно написать репортаж с одного из ближайших мероприятий», имея в виду вояж знаменитого клавишника Кита Эмерсона, афиши сольного проекта которого с эффектно горящим концертным роялем пестрели в Питере на каждом углу, и предложил срочно ознакомиться с творческим наследием британской группы ELP. Что ж, я был не против.

Завладев мобильным телефоном Пиночета, позвонил ему, представился, как и принято в подобных случаях, журналистом, сказал, что хочу взять интервью для Fuzz. Тот не удивился – мои коллеги по перу время от времени пытали его насчет звездного дружка, как правило, в июне или в августе – перед известными памятными датами. Теперь, правда, стоял жаркий июль… Пиночет сказал, что ненадолго отбывает из города, и предложил встретиться сегодня или после возвращения. Я, не раздумывая, произнес: «Сегодня», и он с ходу пригласил меня к себе домой.

Терять время в моем положении резона не было, я торопился на встречу в надежде на то, что Пиночет воспоминаниями прольет свет или поможет нащупать дно в загадочной истории. Подробности того дня были крайне важны для меня: каждая незначительная деталь, всякая мелочь, любой нюанс могли стать неожиданным ключом для расшифровки посланий. Вот почему они так четко отпечатались в моей памяти, и потому я столь последовательно и скрупулезно могу привести их здесь почти в репортажном стиле, тем более что ощущал себя при встрече не студентом-горемыкой с хвостом по латыни, а настоящим журналистом. «О, святая простота… самонадеянной молодости!» – добавил бы я сейчас на ненавистном «мертвом языке».

Игорь с незапамятных лет жил в ухоженной пятиэтажке – дом ведомственный – на углу улиц Кузнецовской и Варшавской. Доехал на метро до «Электросилы», а дальше пешочком по Московскому проспекту до Кузнецовской – идти не больше двадцати пяти минут быстрым шагом. Повернул направо, и вот он – дом сталинской постройки, такой же, кстати, как и наш с дядей, фасад самый обычный, кирпичный, без особых архитектурных излишеств, во дворе будка с охранником, внизу домофон. Набираю номер квартиры, мне мгновенно открывают дверь, и я пулей взлетаю на последний, пятый этаж – лифта здесь нет. Чувствуется, что в парадной недавно сделан ремонт, стены чистые, без граффити, не вымаранные скабрезными надписями, на окнах новехонькие стеклопакеты, на подоконниках красуются пальмы в горшках. На этом фоне старая обшарпанная дверь родом из шестидесятых со щелью-проемом для почты разительно контрастирует с ухоженной лестницей. Звоню в дверь, и тотчас раздается яростный лай собаки, дверь распахивается настежь, и… ко мне на грудь бросается здоровенная немецкая овчарка – такое ощущение, что дверь открыла сама собака. От испуга я даже отпрянул назад. «Лайма, свои!» – рявкает Пиночет, облаченный в джинсы и футболку. Лайма, которая, впрочем, не собиралась меня кусать, лаяла больше для проформы, по-быстрому меня обнюхала и тут же дружелюбно завиляла хвостом, уткнувшись мне в бок слюнявой мордой, чтобы я ее погладил. Седовласый Пиночет приглашает в гостиную. Квартирка со знакомой планировкой – у меня такая же, только трехкомнатная, а здесь по левую сторону гостиная, прямо – маленькая комната, справа кухня и ванная с туалетом. В туалете рядом с унитазом архаичная ножная педаль со сливом – еще работает, а у нас с дядей давно снята. Прохожу в гостиную, она же спальня – кругом фирменный винил, прямо горы виниловые, даже постель завалена нераспечатанными альбомами в блестящей целлофановой упаковке. Как похвастал Пиночет, «самый качественный японский винил, только что получил из Токио» – классический набор британского хард-рока: Black Sabbath, Uriah Heep, Deep Purple – короче, все то, что пользуется спросом до сих пор. Перепродажа грампластинок для Пиночета, как и раньше, главная статья дохода. Я сажусь в низкое кресло у стены напротив большой двуспальной кровати, достаю блокнот и шариковую ручку (терпеть не могу записывать интервью на диктофон), осматриваюсь. Плотные гардины на широком окне пропускают мало света. В глаза бросается большой портрет какой-то царской особы, я ошибочно принимаю ее за царевну Анастасию, но Пиночет говорит, что это – царица Александра Федоровна. Тут же рядом с ним знакомый мне по газетным и журнальным публикациям фотопортрет царской семьи Романовых. Вся стена у изголовья кровати увешана изображениями Божьей Матери, Иисуса Христа, святых угодников, великомучеников – я насчитал более десятка икон разных размеров. Признаться, я ожидал здесь увидеть скорее какой-нибудь рок-н-ролльный иконостас… Обратил внимание на миниатюрное пожелтевшее, еще дореволюционное фото в простой деревянной рамочке: однорукий инвалид в солдатской фуражке, надетой набекрень по тогдашней моде, находящийся, судя по интерьеру, на лечении в лазарете. Спрашиваю: «Кто это?» – «Дед, воевавший в Первую мировую за царя и отечество». В общем, известный рок-н-ролльщик на поверку оказался патриотом и монархистом. («Ну как же – вся наша семья преданно служила царю…») В углу комнаты громоздится навороченная стереосистема – тюнер, магнитола, вертушка, по бокам от нее высятся огромные черные колонки. Здесь же рядом с ними на стене висит приколотый булавками хорошо знакомый мне постер с ликом Виктора и типографским оттиском его автографа под портретом. «А реального у меня нет, – с грустной улыбкой произносит Пиночет, будто отвечая на мой вопросительный взгляд. – Был один подписанный плакатик, так я его знакомому подарил, потом, уже после гибели Витьки, просил вернуть, но тот наотрез отказался». Игорь без лишних предисловий ставит на сильной громкости альбом «45» – идеальный фон для откровенного разговора о Цое: «Очень люблю этот альбом, а еще “Черный” – без слез слушать его не могу…» Мой интервьюируемый сам легко разговорился, и, кстати, на животрепещущие для меня темы. По ходу разговора выясняю поразительную вещь: оказывается, Пиночет побывал на последнем рижском концерте группы «Кино», ездил в Ригу специально для того, чтобы повидаться там с Виктором, хотя все и произошло почти случайно. Новость, для меня имеющая первостепенное значение, просто бомба, я слушал, затаив дыхание, хотел узнать больше подробностей. Вот что он мне рассказал.