Читать книгу "Тайна без точки - Альбина Коновалова"

Вечером обхожу семьи. Их 25, но почти никого нет дома. Так будет долгие-долгие дни. Женщины с детьми жили вместе — по 2–3 семьи в одной квартире, так было легче.

15 августа.

Утро началось с телесообщения ясноглазного Ивана Дыгало, начальника пресс-службы ВМФ. Бодреньким голосом он доложил взволнованной стране, что всю ночь велись спасательные работы, что контакт с лодкой продолжает сохраняться.

Эти священные останки еще по привычке называли лодкой — то, что лежало потом с развороченными внутренностями на ДОКах Росляково. Первые подводные снимки к тому времени уже были сделаны. Но о них никто не знал.

И первое же собрание женщин было самым спокойным. И самым беспомощным. Слез не было. Прямые вопросы требовали прямых ответов. Ответов не предполагалось, было лишь обещание дать ответы после согласования с начальством. Мне было поручено записывать абсолютно все — я и записывала.

Спрашивали:

— Есть ли кислород в лодке?

— Сколько затоплено отсеков? — жены и матери подводников разбирались в ситуации лучше, чем штабные офицеры из Североморска.

— Существует ли связь с лодкой?

— Был ли выпущен аварийный буй?

— Какие повреждения зафиксированы?

— Какая задача главная на сегодняшний день?

Редкая жена военного подводника спросит, в каком отсеке находится ее муж, и уж тем более абсурдно требование одной дамы назвать пофамильно состав экипажа — как писала об этом в те дни одна из центральных газет. Так как не было правды — в СМИ муссировалась ложь, которую корреспонденты выуживали из рук случайных прохожих, который удалось отловить за шлагбаумом КПП (контрольно-пропускного пункта): посторонних в гарнизон не пускали. Но «пофамильный список» — это явный перебор для жен и матерей, прибывших в гарнизон к тому времени. Несмотря на развал флота, все же военная организация — это не базар в летний день, а лодка — не автобус, куда с последний момент запрыгнули опоздавшие пассажиры.

Мама Сережи Фитерер — Татьяна Ивановна спросила, почему все выдвижные устройства оказались выдвинутыми. Ей уклончиво объясняли, что лодка готовилась к стрельбам. Но она была уверена, что их выдавила вода, что она заполнила центральный отсек. Ее пытались уверить в обратном, но она только махнула рукой.

В тот день еще было далеко до паники. Женщины верили, что их детей и мужей спасут. Военные были более растерянными.

К вечеру шторм утих. В штабе заверили, что подводники подают сигналы «SOS». По телевизору сказали, что уже работает спасательный аппарат «Бриз», спущенный со спасательного судна «Михаил Рудницкий».

Организация спасательных работ — это еще одна загадка истории «Курска».

После обеда готовы списки экипажа, пока в трех экземплярах, они есть у меня, Мироновой и Нидзиева. На другой день списки появились в газете с информацией, что их кто-то продал «Комсомольской правде» за 18 тысяч рублей. Тогда это событие Северный флот приравнял чуть ли к государственной измене. Позднее, когда я работала в этом издании, мне рассказали, как это было сделано: о сделке договорились по телефону, деньги были перечислены на счет, а списки выбросил из машины офицер флота, не притормозив возле редакции. Несмотря на инкогнито, в редакции знали фамилию «продавца» секретов. Уже на другой день списки были официально опубликованы.

Наступил вечер 15 августа, и женщины собрались в местном доме офицеров. Они ждут ответов на вопросы, заданные утром.

Вскоре начался тщательно отрепетированный разбор полетов-ответов. Командование отвечало так осторожно, словно шло по заминированному полю.

Вопрос — резкий, как взмах бича. Ответ — обтекаемый, как водяная капелька. Это был изматывающий бой, где не было победителей. Командование устало вздыхает — неужели пронесло! Сегодня ничего не взорвалось! 2: 0 в пользу командования! Можно ли было спросить по-другому? Можно ли было настаивать на конкретных ответах? Нет! Потому что женщины понимали, что те люди, которые стоят перед ними, сами не знают ничего. Это был пробный шар, выпущенный штабом Северного флота наугад.

А в это время ребята с атомной подводной лодки «Кострома» на местном кладбище готовили место для могил. Им сказали, что их будет много, больше сотни.

16 августа.

Скорость ветра — 8 метров в секунду. Волнение моря — около 2 баллов. Туман. Вся страна, затаив дыхание, слушает сводки погоды в далеком Баренцевом море. Как будто от этого зависит жизнь этой несчастной страны! А может, так и было? А может, мы и не выжили тогда? Только не заметили?

Мелькают сообщения с экрана: в 9 часов утра начнет работать спасательный аппарат «Бестер». Трудно сказать, чем занимался «Бестер» 16 августа на самом деле, но свои единственные две попытки он честно отработал еще 14 августа… Чуть позже в «Североморских вестях» было опубликовано интервью с начальником по спасению, где он случайно или преднамеренно рассказал правду. Номер быстро пропал из киосков, но у меня он сохранился. Впрочем, год спустя руководство флотом плавно перешло на реальные даты, не объясняя причины первоначального вранья.

Штаб по оказанию помощи пострадавшим разместился в Доме офицеров.

Утро уже началось? Или тянется бесконечная ночь?

Из 7 дивизии в штабе по спасению только офицеры — каплеи Сережа Хоменко и Андрей Иванец, его в дивизии называли младшим Иванцом. Они падают с ног от усталости. Они же и дежурили ночью. Только через день руководство придет в себя и организует работу по высшему классу. Пока же царит растерянность.

Из штаба Северного флота работают главный инструктор по работе с семьями Людмила Миронова и специалист воспитательного отдела Миша Онищук (потом он стал директором театра Северного флота). Еще с нами Алексей Буглак, начальник отдела по воспитательной работе Первой флотилии, да я. Вот и весь состав, основавший систему работы. До нас такого опыта не было, но мы об этом не знаем. Отвечаем на телефонные звонки. Они тягостны и обязательны. Третий раз на проводе Коми. Отец Димы Миртова спрашивает, есть ли известия? Кажется, весь мир верит, что этот ужас скоро закончится.

Телеграммы. Их много. Мелькает одна, короткая и искренняя:

«Братишки, держитесь!» Ясно, что она от русских моряков, никто в мире не скажет так просто и тепло.

С аэропорта звонит Света Романюк. — Куда ехать? — спрашивает она. — По телевизору передают, что родственники едут в Североморск.

На много-много дней телевизор станет путеводной звездой: его ждут, в него верят, на него надеются — и его боятся. В каждом доме телевизор включен весь день, люди спрашивают, почему не передают новостей ночью.

Через два часа приезжает Света Романюк. Сдержанная, тихая, аккуратно причесанная. Молча садится. Молча смотрит на нас. Мы — на нее. Она ничего не спрашивает, а мы готовились к утешениям. У нее даже слез не было. Потом их тоже не было. Светлана стала первой, кто приехал из отпуска. Дальше уже будет отработана схема встреч. Страшных в своей немыслимой простоте: врач, укол, стул, офицер, подхватывающий падающую женщину. И снова — врач, укол, стул… Позднее и кровати завезли в штаб. Падали молча. Некоторые кричали. Как Люба Калинина.