Читать книгу "Батя. Легенда спецназа ГРУ - Сергей Баленко"

Добрые люди

Осталось холодное пепелище от всего, где гремели песни про счастливую жизнь. Остался в стогу сена человеческий «выводок», обречённый без материнских и отцовских забот на голодную и холодную смерть. Так происходит с каждым выводком в зверином мире. Но чем сильно человеческое общество? Тем, что «мир не без добрых людей»!

Уже какие-то безымянные добрые люди, презрев страх расправы за пособничество партизанам, спрятали ребятишек в стогу. Может быть, они же, может, и другие нашли способ переправить малышей через линию фронта на «большую землю». Там по всем правилам военного времени сотни и тысячи таких же оставшихся беспризорников направлялись в детские дома. Уже этого одного было достаточно, чтобы никто из них не погиб. Чьи-то добрые глаза заметили испуганно-трясущуюся, заикающуюся четвёрку, крепко держащуюся друг за друга, и не разлучили их. Старший Юра был уже настолько «взрослым», что помнил: где-то в этом разорённом мире есть тётя Маруся и тётя Нина, родные сёстры матери. Значит есть на земле частицы того родственного тепла, которого лишились дети после трагедии. Чьи-то добрые сердца помогли детям соединиться с родственниками.

Всё семейное тепло, всё воспитание, всё, что могли бы дать им родные папа с мамой, сироты получили в семье Долгова Семёна Гордеевича и его жены Нины Фёдоровны, младшей сестры погибшей Ольги Фёдоровны.

Надо отдать должное этой паре мужественных и самоотверженных русских людей, в тяжёлую годину взявших на себя обязанность прокормить, одеть-обуть, воспитать четверых мальцов вдобавок к своему ребёнку. Ведь надо иметь в виду, что дети могли бы оставаться в детдоме, так сказать, на государственном обеспечении. А время было военное, суровое. В любом уголке страны все семьи сидели на скудном питании, носили латанную-перелатанную одежду, подвязывали отвалившиеся подошвы верёвочкой.

Полковник авиации С. Г. Долгов обучал лётчиков. Много раз просился на фронт, но начальство считало более нужной его работу в тылу. И хотя сам он питался по нормам лётного состава, семья жила впроголодь (мягко сказано). Карточки иждивенцев, если их удавалось отоварить, Нине Фёдоровне и сыну Володе помогали мало.

Вот в этих условиях и было принято решение супружеской парой Долговых принять к себе ещё троих иждивенцев (Инну, самую младшую, взяла к себе в Москву тётя Маруся).

Для приземлённо-благоразумного сознания решение это выглядит безумным. Ведь это означало закабаление себя на долгие годы, особенно для Нины Фёдоровны. Но Семён Гордеевич и Нина Фёдоровна были заквашены на другой, глубоко народной, общинной нравственности: вместе выживем, порознь — пропадём. Допустимо ли, чтобы родные племянники, пережившие такую трагедию, оставались без родственной сердечной ласки? А главное: разве можно жалеть себя, когда нужно пожалеть детей? Такие люди совершают подвиг, не замечая своего героизма. Буднично, учетверив свои усилия, совершала многолетний героизм Нина Фёдоровна, как в народе говорят, «вытягивая жилы».

Очень скоро все дети стали называть её мамой, любили и жалели её, стараясь облегчить ей, болезненной женщине, нелёгкую участь. Такими мамами вершится многотрудная судьба России. Они не могут позволить себе даже умереть без времени, вытягивая свои жилочки до последнего тонкого волоска. Нина Фёдоровна дожила до 90 лет и умерла незадолго до кончины Василия Васильевича, своего сына-племянника.

Но главную мужскую роль в судьбе детей, особенно мальчиков, в становлении их характеров, сыграл, конечно, сам Батя, как стали называть дети Семёна Гордеевича. Мудрый патриарх семьи с самого начала всё расставил по местам, наметив линию ответственности за свою жизнь каждого. «Мальчики, — сказал он, — должны сохранить фамилию отца, чтобы потом продолжить род Колесников». Лена была удочерена, стала Долговой Еленой Семёновной.

Мальчики души не чаяли в своём Бате, ловя каждый редкий его внеслужебный момент. Втроём они ходили на охоту и рыбалку, принося маме такие нужные трофеи. Батя научил мальчиков стрелять, пилить, рубить, колоть, плавать, копать, косить и многое чего ещё. Даже испуганный, стеснительный, заикающийся Вася перестал бояться говорить и пересказывал Бате свои переживания. С этого началось его второе рождение. «Кем бы мы стали, если бы не мама с Батей?. Наверное, бандитами», — как-то сказал Василий Васильевич.

Ещё одним добрым человеком на пути Васи встретилась учительница русского языка в суворовском училище. Жестокие маленькие сверстники не щадят самолюбие заик. Она же заставила всех без издёвок и смеха слушать, как Вася отвечает у доски урок нараспев. Ходила с ним в лес, и там они общались между собой «оперными ариями». И ведь добилась успеха: Вася избавился от заикания!

Этот момент в своей жизни Василий Васильевич вспоминал всегда с особым чувством. Преодоление комплекса неполноценности не только добавляет естественной радости избавления от гнетущего изъяна, но в неизмеримо большей степени придаёт уверенности в себе, в своей способности собственной волей создавать самого себя.

Вся дальнейшая жизнь В. В. Колесника и была строительством самого себя в духе мудрых наставлений Бати, морального примера Мамы, человеческого участия Учительницы.

Был ещё один добрый человек, о котором Василий Васильевич вспоминал всегда с ласковой теплотой. Это его «Арина Родионовна» мужского пола, воспитатель в суворовском училище Булыгин. Этот офицер-воспитатель покидал спальню малышей только тогда, когда засыпал последний слушатель его сказок. Чаще всего таким оказывался Вася. Булыгин имел несомненный талант сочинителя фантазий, которыми обильно одаривал по вечерам малышей 45-го года, ещё не знавших современных «мультиков». И такую любовь к сказкам он привил юному суворовцу, что тот, став уже седовласым генералом, вместе с внуками бежал к телевизору смотреть «мультики» и так же по-детски замирал вместе с малышами при виде монстра, радовался победе эльфов, хохотал над незадачливым волком.

Эта сохранённая в душе детскость, с одной стороны, говорила о чистоте натуры этого человека, которая всё равно не пустила бы в себя с возрастом чёрствость, прогматизм, цинизм, убивающие детскость, но, с другой стороны, как вспомнишь его глаза с отблесками тех далёких всполохов, то невольно начнёшь думать о прерванном войной детстве, о том огненном «монстре», что видели его глаза, о котором — «ни в сказке сказать, ни пером описать», и порадуешься компенсированной детскости деда.

Братья во кадетстве

Заголовок этой главы взят из многочисленных поздравлений, стихотворных приветствий, приглашений — всей переписки с друзьями, которая осталась с архиве Василия Васильевича, точнее — в большой библиотеке, которую он собирал всю жизнь. Многие корреспонденции подписаны: «Братья во кадетстве».

Не называлось «кадетским» их Кавказское Краснознамённое суворовское офицерское училище, открытое в г. Майкоп в 1943 году и в 1947 году переведённое в г. Орджоникидзе (Владикавказ), соединённое с пехотным учмлищем, куда братья Колесники поступили в 1945 году и которое стало для Василия Васильевича на всю жизнь чем-то большим, чем просто «Alma-mater». Не называлось оно «кадетским», а между тем воспитанники каким-то десятым чувством на уровне генной памяти соотносили себя с традицией исторических российских кадетских корпусов, где культивировались высокое понятие чести, преданность долгу, моральная и физическая чистота, дисциплина и товарищество — лучшие черты русского офицерства, в среде которого родилась и утвердилась словесная формула чести мундира: «Честь имею!».