Читать книгу "Последнее правило - Джоди Пиколт"

Но я уже заметила, что поведенческая и речевая терапия стали приносить результаты: Джейкоб вновь начал идти на контакт. Я видела улучшения. А если есть результат, передо мной даже выбора не стояло.

В тот вечер, когда ушел Генри, мы с Джейкобом сидели в кухне и играли. Я корчила гримасы, а он пытался угадать, какую эмоцию я выражаю. Я улыбнулась, хотя мне хотелось плакать, и ждала, пока Джейкоб скажет мне, что я счастлива.

Сейчас Генри живет со своей новой семьей в Силиконовой Долине. Он работает в компании «Эппл» и почти не общается с сыновьями, хотя каждый месяц честно посылает им алименты. Но опять же, Генри всегда славился дисциплинированностью. И отлично разбирался в цифрах. Его способность запомнить статью из «Нью-Йорк таймс» и слово в слово пересказать ее (когда мы еще встречались, его образованность казалась мне такой сексуальной) в точности напоминала способность тогда еще шестилетнего Джейкоба процитировать всю телевизионную программу. Прошло несколько лет после ухода Генри, когда нам поставили диагноз — синдром Аспергера.

Было много разговоров о том, считать ли синдром Аспергера разновидностью аутизма, но, честно признаться, для меня это не имело никакого значения. Этот термин мы используем для того, чтобы обеспечить Джейкобу необходимые условия для обучения в школе, а не ярлык, который навешивается, чтобы объяснить, кто он есть. Если вы сегодня встретитесь с Джейкобом, первое, что бросится в глаза: он, должно быть, забыл надеть свежую рубашку или причесаться. Если захотите с ним пообщаться, разговор придется завязывать именно вам. Он не станет смотреть вам в глаза. Если вы на секунду прерветесь, чтобы поговорить с кем-то другим, то, повернувшись, можете обнаружить, что Джейкоба в комнате нет.

По субботам мы с Джейкобом ходим за продуктами.

Этот ритуал совершается каждую неделю — мы редко нарушаем обычное течение жизни. Обо всех нововведениях нужно сообщать заранее и к ним готовиться: то ли к зубному врачу надо сходить, то ли наступают каникулы, то ли в математический класс, где учится Джейкоб, переводят нового ученика. Я знала, что он ликвидирует все следы вымышленного места преступления до одиннадцати часов, потому что именно в одиннадцать перед городским супермаркетом, где продаются экологически чистые продукты питания, выставляет свой столик девушка с бесплатными образцами того, что имеется в продаже. Она уже узнаёт Джейкоба и обычно дает ему два маленьких рулетика с яйцом либо бутерброд — поджаренный на оливковом масле кружок итальянского хлеба с помидорами, маслинами, базиликом — или другие яства, которыми потчует покупателей на этой неделе.

Тео еще не вернулся, поэтому я оставила записку (хотя он, как и я, отлично знает наше расписание). Я хватаю свое пальто и кошелек, а Джейкоб уже устроился на заднем сиденье машины. Он любит сидеть сзади, потому что может там улечься. Прав у него нет, хотя мы нередко об этом спорим, поскольку ему восемнадцать и он мог бы сдать на права еще два года назад. Он знает, как работает светофор, вероятно, может его разобрать и собрать, но я сомневаюсь, что на дороге, когда несколько машин будут двигаться в разных направлениях и гудеть, он вспомнит, когда нужно остановиться на перекрестке, а когда ехать.

— Ты сделал все уроки? — спрашиваю я, когда мы отъезжаем от дома.

— Остался дурацкий английский.

— Английский не дурацкий, — возражаю я.

— А мой учитель английского — дурак! — Он корчит гримасу. — Мистер Франклин задал сочинение на тему «Твой любимый предмет». Я хотел написать об обеде, но он мне не разрешил.

— Почему?

— Говорит, что обед — это не предмет.

Я бросаю взгляд на сына.

— Он прав.

— Да? — говорит Джейкоб. — Но и не действие. Неужели он этого не знает?

Я едва сдерживаю улыбку. Буквальное восприятие Джейкобом окружающего мира может, в зависимости от ситуации, выглядеть очень смешным или сильно разочаровать. В зеркало заднего вида я вижу, как он прижимает большой палец к окну.

— Слишком холодно для отпечатков пальцев, — небрежно замечаю я (этому он сам меня научил).

— А знаешь почему?

— Хм… — Я смотрю на него. — Когда температура ниже нуля, отпечатки исчезают?

— Холод суживает потовые поры, — объясняет Джейкоб, — поэтому выделения уменьшаются, а это значит, что вещество, в данном случае пот, не прилипает к поверхности и не оставляет скрытых отпечатков на стекле.

— Я так и думала, — пошутила я.

Я частенько называю его «мой маленький гений», потому что еще в детстве он выдавал подобные научные объяснения. Помню, однажды, когда ему было четыре года, он читал табличку на двери кабинета в поликлинике, а мимо проходил почтальон. Парень даже рот открыл от удивления: не каждый день услышишь, как малыш без запинки произносит слово «гастроэнтеролог».

Я въехала на стоянку. На удобном свободном месте я парковаться не стала, потому что рядом с ним, так уже случилось, стояла блестящая оранжевая машина, а Джейкоб не любит оранжевый цвет. Я чувствовала, как он задерживает дыхание, пока мы проезжаем мимо. Выходим из машины. Джейкоб бежит за тележкой, и мы входим внутрь.

Там, где обычно стоит девушка с бесплатными образцами, пусто.

— Джейкоб, — тут же говорю я, — это пустяки.

Он смотрит на часы.

— Сейчас четверть двенадцатого. Она приходит в одиннадцать, а уходит в двенадцать.

— Наверное, что-то случилось.

— Шишка на большом пальце ноги. Ей сделали операцию, — объясняет работник рынка, который раскладывает неподалеку морковку. — Выйдет на работу через месяц.

Джейкоб начинает хлопать рукой по ноге. Я оглядываю магазин, мысленно просчитывая ситуацию: что лучше — попытаться вывести Джейкоба отсюда, пока возбуждение не переросло в настоящий срыв, или попробовать ему объяснить?

— Помнишь, как миссис Пинхем пришлось три недели не ходить на работу в школу, когда у нее случился опоясывающий лишай, и она не смогла предупредить тебя заранее? Это то же самое.

— Но уже четверть двенадцатого, — говорит Джейкоб.

— Миссис Пинхем стало лучше, помнишь? И все вернулось на круги своя.

Работник рынка изумленно смотрит на нас. Еще бы ему не удивляться! Джейкоб выглядит вполне нормальным молодым человеком. Он чрезвычайно умен. Но если нарушен обычный распорядок дня, он, вероятно, чувствует себя так, как чувствовала бы я, если бы мне вдруг велели прыгнуть на канате с небоскреба.

Когда из горла Джейкоба вырывается низкое рычание, я понимаю, что обратного пути нет. Он пятится от меня на полку, забитую банками с соленьями и соусами. Несколько бутылок падают на пол, и звон бьющегося стекла окончательно выводит его из себя. Джейкоб начинает кричать — на одной высокой, резкой ноте, которая стала звуковым фоном моей жизни. Он не видит, куда идет, и натыкается на меня, когда я протягиваю к нему руки.