Читать книгу "Заплати другому - Кэтрин Райан Хайд"

А еще на всплеск огласки в прессе. Вот тут-то и был мой выход.

Могу рассказать, как все это началось.

Началось это с одного учителя, переехавшего в городок Атаскадеро, штат Калифорния, преподавать обществоведение учащимся младших классов средней школы. Учителя никто толком не знал, поскольку у него было невыносимое лицо. Поскольку смотреть ему в лицо стоило большого труда.

Это началось с мальчика, в котором, казалось, и не было ничего примечательного, зато он умел смотреть своему учителю в лицо.

Это началось со школьного задания, которое этот учитель сотню раз давал прежде, не получая в ответ ничего стоящего. Зато это задание, попав в руки тому мальчику, дало возможность заронить семена в почву, после чего уже ничему в этом мире не суждено было оставаться прежним. Да и не было никого, кто бы желал, чтоб осталось.

Еще могу рассказать, во что это вылилось. По сути, я поведаю историю, которая поможет вам понять, как грандиозно это разрослось.

С неделю назад моя машина заглохла на оживленном перекрестке и никак не заводилась снова, сколько бы раз я ни пытался это сделать. Был час пик и я, помнится, куда-то спешил. Считал, что у меня важное дело и оно ждать не может. Так вот, стою я посреди перекрестка, устремив взгляд под капот, что было совершенно напрасно, поскольку чинить машины я не умею. Ну что, думал, могу я увидеть?

Я такое предчувствовал. Машина была старая. Только что не развалюха.

Сзади подошел какой-то мужчина, незнакомец.

— Давайте-ка уберем ее отсюда в сторонку, — сказал он. — Вот так. Я помогу вам толкать. — Когда мы отвели машину (и себя самих) в безопасное место, незнакомец протянул мне ключи от своей машины. Симпатичная серебристая «акура», года два всего на ходу. — Можете мою взять, — сказал он.

— Сторгуемся.

Он не взаймы давал мне машину. Он дарил мне ее. Взял мой адрес, чтобы документы прислать. И, представьте, прислал, как раз сегодня я эти документы получил.

«В последнее время моя жизнь стала прибежищем многих проявлений щедрости, — говорилось в письме незнакомца, — так почему бы, подумалось, мне не взять вашу старую машину как бы в обмен. Я вполне могу позволить себе что-нибудь новое, так почему же не отдать с тем же успехом, с каким я получил?»

Вот каким сделался мир вокруг. Нет, на самом деле, он больше. И становится еще больше. Это не только такой мир, в каком полный незнакомец отдает мне свою машину в подарок. Это такой мир, в котором день, когда я получил этот подарок, ничем разительно не отличался от остальных дней. Подобная щедрость стала делом обыкновенным. Она стала обыденностью.

Итак, вот что я вполне понимаю, чтобы об этом рассказать: все началось с задания сверх программы по обществоведению и обратилось в мир, где никто не ходит голодным, никто не мерзнет, нет никого, кому отказали бы в работе, в том, чтобы подвезти, дать взаймы.

И все же поначалу людям нужно было знать больше. Как-то не хватало того, что мальчишка, едва подросток, оказался способен изменить мир. Надо было уяснить, почему именно в тот момент мир смог измениться, почему он не изменился моментом раньше, что привнес Тревор в этот момент, и почему это оказалось именно тем самым, чего тот момент требовал.

И это та часть истории, объяснить которую я, к сожалению, не в силах.

Я был там. Шаг за шагом прошел этот путь. Заглядывал во все неподходящие места. Я видел в этом лишь журналистский материал — и только этот материал имел значение. Я был привязан к Тревору, но, когда привязался к нему по-настоящему, было уже слишком поздно. Я считал, что моя работа заботила меня, но не понимал, что на самом деле значила моя работа, пока ей не пришел конец. Я хотел заработать кучу денег. Ну, кучу денег я заработал. И все их раздал.

Не знаю, кем я был тогда, зато знаю, кто я сейчас.

Тревор и меня переменил.

Я думал, Рубен знает все ответы. Рубен Сент-Клер, учитель, заваривший всю эту кашу. Он был ближе к Тревору, чем кто бы то ни было, разве что за исключением матери мальчика, Арлин. И Рубен заглядывал, по-моему, во все подходящие места. И, я уверен, он не был равнодушным.

Так вот, после того как моим делом фактически стало написание книг об этом движении, я задал Рубену два важных вопроса.

— Что было такого в Треворе, что отличало его от остальных? — спросил я.

Рубен подумал хорошенько, потом сказал:

— В Треворе было то, что во всем он был точно такой же, как и любой другой, за исключением того единственного, в чем он не походил ни на кого.

Я даже не стал спрашивать, что это было за «единственное». Я учусь.

Потом я спросил:

— Когда вы впервые задали это, ныне ставшее знаменитым, задание, думали ли вы, что один из ваших учеников и в самом деле изменит мир?

И Рубен ответил:

— Нет, я думал, что они все это сделают. Только, наверное, не так заметно.

Я становлюсь человеком, задающим меньше вопросов. Не все можно разобрать по косточкам и понять. Не на все отыщется простой ответ. Вот почему я больше не журналист. Когда теряешь интерес к вопросам, ты не у дел. Это в порядке вещей. В своем деле я не был так хорош, каким следовало бы быть. Я не привнес в это дело ничего особенного.

Люди постепенно теряют потребность узнавать почему. Мы быстро привыкаем к переменам, сколько бы ни пустословили, ни отгораживались и ни клялись, что не привыкнем никогда. И любому нравится перемена, если она меняет что-то к лучшему. Никому не нравится пребывать в прошлом, если прошлое уродливо, и все в конечном счете выходит хорошо.

Самое важное, что я могу добавить на основе собственных наблюдений, вот в чем: знание, что начало этому положили обстоятельства, ничем не примечательные, должно обнадеживать нас всех. Поскольку это доказывает: не так много нужно, чтобы изменить весь мир к лучшему. Можно начать с самого обыкновенного. Можно начать с того мира, в каком живешь.

Глава первая.

Рубен

Январь 1992 года

Женщина улыбалась до того вежливо, что ему стало обидно.

— Позвольте я сообщу директору Морган, что вы пришли, мистер Сент-Клер. Она захочет побеседовать с вами. — Сделав два шага, секретарь обернулась: — Она любит беседовать со всеми, я хочу сказать. С каждым новым учителем.

— Разумеется.

Ему пора было бы уже привыкнуть.

Прошло больше трех минут, прежде чем секретарь появилась из директорского кабинета. Слишком уж широко улыбаясь, чересчур радушно. Он замечал: люди всегда демонстрируют куда больше показного радушия, когда им трудно выжать из себя хоть сколько-нибудь подлинное.

— Заходите, мистер Сент-Клер. Она примет вас.

— Благодарю.

Директор по виду была лет на десять старше него: копна темных волос, усталая, европейской внешности и привлекательная. Привлекательные женщины всегда вызывали у него боль, в прямом смысле: долгую боль, возникавшую у солнечного сплетения и расходившуюся вниз по всем внутренностям. Как будто он взял да и пригласил эту привлекательную женщин в театр, а в ответ сразу услышал: «Вы шутите, должно быть».