Читать книгу "Вокруг Парижа с Борисом Носиком. Том 2 - Борис Носик"

Наряду с королями в сбережении этого старого леса большую роль сыграла, как ни странно, художественная богема – французские художники и писатели. Случилось это уже в XIX веке. Любители искусства слыхали, конечно, о барбизонской школе французской живописи. Барбизон – это деревушка в лесу Фонтенбло. Примерно с 1825 года и на протяжении почти полувека она была географическим и духовным центром новой художественной школы, для которой главным предметом живописи, главным сюжетом творчества, главной темой для размышлений был изменчивый лик природы. Влияние этой школы на импрессионизм и вообще на развитие французской и мировой живописи лежит за рамками нашего краткого очерка, а вот сам лес Фонтенбло, лесоохрана…

ДОРОГА ИЗ ШАЙИ В ЛЕСУ ФОНТЕНБЛО.

Клод Моне, 1865

Еще в 1863 году художники добились создания в лесу заповедной зоны под названием Художественный Класс на площади в 1500 гектаров, и многие здесь считают, что это и была первая заповедная лесная зона в мире. Ну как не восхититься французскими живописцами!

При короле Луи-Филиппе в лесу были проложены новые дороги, и каждая лесная зона (их насчитывалось 800) получила свое наименование. Представить себе, как изнемогали чиновники, придумывая новые, не существовавшие раньше названия, сможет разве тот россиянин, что бывал после войны в Крыму или в Калининградской области, где каждое новое название выдает скудость и муки чиновничьего подневольного творчества (Береговое, еще Береговое, Майское, еще Майское, Тополевое, еще…). Позднее заповедные зоны в лесу Фонтенбло были названы «биологическими зонами», и ныне площадь их составляет 640 гектаров. Всякое вмешательство лесников, а также проезд в этих зонах запрещены, это подлинные научные лаборатории, и, как было замечено, существование заповедных зон улучшает санитарное состояние и здоровье всего леса. Впрочем, борьба воинственных защитников природы с нынешней лесной администрацией – это особая история, полная драматических эпизодов. А нам пришло время углубиться в гущу леса…

По лесу Фонтенбло мне доводилось гулять и одному, и с дочкой, и в компании молодых французов. А однажды, добираясь автостопом в Лимож и выйдя из повернувшей на Санс машины на развилке дорог у Обелиска, я увидел, что время для поисков новых благодетелей уже позднее, и решил заночевать в лесу в своем спальном мешке, без которого я не путешествовал. Спать в лесу во Франции не страшно – туда и днем-то редко кто забредает, а уж ночью и вовсе тебе гарантировано полное спокойствие. К середине прошлого века уже не осталось в лесу Фонтенбло ни волков, ни рысей, и даже оленей тут меньше, чем в среднем по Франции. Встречаются еще барсуки и косули, но редко, главный бич для здешнего зверья, конечно, собаки, которых ни один хороший хозяин не оставляет дома, отправляясь на прогулку. В 1970 году исчезли здесь и последние во Франции охраняемые (но плохо охраняемые) выдры. В общем, визиты законных хозяев леса мне ночью не грозили, и я спал в лесу спокойно. Впрочем, чуть позже я прочел в газетах, что в лесу Фонтенбло полицией был найден склад оружия, зарытый левыми террористами из французской «Аксьон директ», вот тут-то мне, признаюсь, стало не по себе при воспоминании о мирном моем ночлеге…

Гуляя с дочкой в лесу, мы иногда забредали к бывшему монастырю августинцев, к руинам скита отшельника Франшара, а также к часовне XIII века, окутанной легендами о чудотворном палестинском роге короля Людовика IX. Этот рог помог королю позвать на помощь друзей и разогнать напавших на него разбойников. На месте своего спасения король приказал построить часовню во имя святого Винсента, которая позднее сделалась местом паломничества. Любопытно, что, оказавшись в подобной монаршей ситуации, в более, впрочем, скромном и менее безлюдном, чем Фонтенбло, Сокольническом парке, вождь революции Ленин, ныне забальзамированный, приказал своей могучей охране разоружиться и вообще все, что есть, добровольно отдать остановившим его машину двум хилым разбойникам. Позднее он объяснил на партийном съезде, что именно так поступает настоящий большевик, знающий, что он должен сберечь свою ценную для революции жизнь.

Чтобы увидеть все достопримечательности этого огромного леса, мало будет, конечно, и дня, и недели. Здесь есть живописные скалы и пропасти, болота и долины, горные массивы и знаменитые старинные деревья-памятники, а также бельведеры и эспланады, откуда открываются великолепные лесные панорамы.

Замечательный, к примеру, вид на местность (вплоть до лесов Шампани на юго-востоке и до Эйфелевой башни на северо-западе) открывается с башни Денекура. Ветеран Наполеоновских войн месье Сильвен Денекур обошел в мирное время все дорожки огромного леса и способствовал составлению планов. В оборудовании же смотровой башни принял участие и некий господин Кухарский.

Долина, которая тянется к югу от башни Денекура, называется долиной Трубецкого. Князь Николай Трубецкой прожил в этих местах чуть не всю третью четверть XIX века. Это был щедрый человек и на все жертвовал деньги, в том числе и на устройство дорожек в этой части леса. Лес Фонтенбло он очень любил, часто в нем гулял и даже охотился вместе с Иваном Сергеевичем Тургеневым. Тургенев гостил в здешнем замке князя, в замке Бельфонтен, что расположен на дороге к деревушке Самуа-сюр-Сен (Samoissur-Seine). В этом замке (который и нынче цел) Тургенев писал роман «Накануне», начатый им в июне 1859 года в Виши. Познакомились они с князем в 1856 году. Князь Трубецкой и княгиня показались Тургеневу весьма симпатичными, хотя и несколько странноватыми, эксцентричными. Особенно, кажется, смущало Тургенева увлечение русского князя католицизмом. Когда князь Трубецкой умер (это случилось в 1874 году), Тургенев написал:

«Ну вот и бедный князь Трубецкой отправился поглядеть, правду ли ему рассказывали отцы иезуиты».

Отпевали князя Трубецкого тут же, на краю леса Фонтенбло, в деревушке Самуа-сюр-Сен (севернее города и замка Фонтенбло), в католической церкви, на которую князь жертвовал при жизни так щедро. Местные крестьяне его оплакивали – вспоминали, как в 1871 году, когда пруссаки пришли в эти места, князь помогал здешнему населению.

Замок перешел к зятю князя Трубецкого, женатому на его дочери Екатерине, – князю Николаю Алексеевичу Орлову, который был в ту пору русским послом во Франции. Когда же скончался и князь Орлов, замок Бельфонтен и деревня стали свидетелями небывалого еще в этих местах похоронного обряда. Отпевал князя в замке русский архимандрит, пел хор парижского кафедрального собора, что на рю Дарю, а правительство Франции прислало в деревушку на похороны две пехотные роты, два кавалерийских эскадрона и две артбатареи со знаменами и взводом трубачей, чтоб отдать последний долг русскому послу, который был генерал-майором, адъютантом государя при осаде Силистрии, где был тяжело ранен, а позднее русским посланником в Бельгии, Австро-Венгрии, в Германской империи и во Франции. Русские историки помнят, что эта представленная князем Н.А. Орловым императору Александру II записка о необходимости «уничтожения телесных наказаний в Российской империи и в Царстве Польском» легла в основу императорского указа от 17 апреля 1863 года об отмене телесных наказаний в России…