Читать книгу "Доктор Шанс - Кем Нанн"

Миниатюрная женщина 39 лет, итальянского происхождения, с черными волосами, собранными сзади в тугой пучок. У нее правильные, почти классические черты лица и большие карие глаза. Ухоженные руки, маникюр, но лак для ногтей отсутствует. Носит кожаное пальто поверх светло-коричневого костюма в тонкую полоску и коричневые кожаные сапожки на высоком каблуке. Манера держаться, хоть и производит в целом приятное впечатление, отличается полным отсутствием непосредственности. Освидетельствование выглядело как серия вопросов и немногословных ответов.

Тогда он подумал, но не записал, что от множества прочих людей ее отличает то, что она живет как птица в клетке, словно бы и живет и не живет. И тот же самый ужас не-жизни в жизни Шанс увидел в собственном упадочном состоянии, когда каждый следующий день грозил стать тусклее, чем предыдущий.

Он придерживался убеждения (возможно, ложного), что в жизни человека бывают периоды, длящиеся буквально мгновения, когда верное слово, или движение, или одно-единственное прикосновение может ранить либо исцелить. Именно для этого он в своих фантазиях садился за руль. Не ради каких-то завоеваний на сексуальном поприще. Он мог так же легко заручиться помощью кого-то другого, если появился бы этот кто-то другой. Его воображению рисовалось освобождение, то, как сердце вырывается из запертой клетки. Конечно, он был благоразумным. Видел все таким, как оно есть, полубезумные донкихотские поступки лучше совершать в помыслах, а не наяву, потому что… потому что, в конце концов, жизнь именно такова. Отражение в мутном стекле. Шанс жил как бы наполовину. Не будет никаких поездок и никаких вмешательств. Мироустройство их не допустит. Вместо них Шанс разрешил себе выпить лишний стаканчик вина. Но, господи, подумал он через мгновение, снова наливая и воображая ради одного только воображения собственное внезапное появление на ее пороге, что она подумает? И услышал ее крики, от которых ночь превратилась в кошмар.

Он задремал, вспоминая Блейка:

В час вечерний, в час дневнойЛюди входят в мир земной.Кто рожден для горькой доли,Кто для радости одной;Кто для радости беспечной,Кто для ночи бесконечной… [8]

Проснулся чуть позже, стояла кромешная тьма, сквозь стены комнаты проникал шум волн с Оушен-бич. Поднявшись, Шанс увидел в окошке уборной странное оранжевое свечение на востоке и счел его очередным подтверждением того, что на нефтеперерабатывающем заводе в горах над Ричмондом продолжает свирепствовать пожар.

Гарнитур Принца

Мебель в стиле «французского ар-деко» относилась к концу тридцатых годов и была работой известного дизайнера Эжена Принца. Гарнитур состоял из письменного стола, книжной полки и двух кресел. Все это было сделано из пальмового дерева и меди, покрытой патиной, стоило немало денег. Сумма была бы еще больше, но на одной из полок и столе не хватало медных полос, тянувшихся по нижнему краю. В таком состоянии Шанс мебель и купил, ну и заплатил соответственно. Но все равно гарнитур был прекрасный, шикарно смотрелся в большом доме, где они жили вместе с женой и дочерью. Теперь, в небольшой квартирке, эти вещи выглядели мрачно и неуместно, чтобы не сказать нелепо. Со временем гарнитур стал раздражать Шанса, и он начал подумывать о том, чтобы продать его. Ниже по Маркет-стрит располагался магазин специализировавшегося на такого рода товаре чернокожего джентльмена лет семидесяти (или чуть больше). Шанс не мог припомнить его фамилии, но знал, где находится сам салон, до которого можно было пешком дойти от офиса, и решил в ближайшее время заглянуть туда. Возможность представилась на неделе, когда клиент отменил встречу как раз перед обедом, и Шанс отправился в магазин.

В общем, ему всегда нравилось гулять по городу. Но в тот день Шанс не мог отделаться от ощущения, что ему показывают его будущее. Оно было незначительнее, чем хотелось надеяться. Пламя над Ист-бей [9] потухло, но всю область залива по-прежнему покрывала сажа. Все автомобили стали одного цвета. Пепел толстым слоем скапливался по всем углам, напоминая наносы грязного снега. По тротуару прошли три молодые азиатки, на вид студентки колледжа, и на каждой была хирургическая маска. Вот так все и будет, подумал Шанс, проходя мимо них. Поначалу вот так, а потом еще хуже.

В какой-то момент эвакуации с холмов Ист-бей машины настолько плотно забили узкие улочки, что пожарные призвали паникующих жителей оставить автомобили и уходить пешком. Ричмондский пожар с угрожающей скоростью двинулся на восток и юг. Беркли-Хилл внезапно охватило пламя, в ночном небе полыхал дождь искр. Горожане не подчинились приказу, предпочитая таранить горящие машины друг друга. Университетские профессора и экономисты, стартаперы и хакеры (или как там они себя называют), писатели и художники, академики и доктора Беркли-Хилл… все они толкались в черном дыму, как обезумевшие насекомые, как, прости господи, червяки какие-то. Шанс видел все это по телевизору, когда в относительной безопасности своей квартиры смотрел ночной выпуск новостей. Как же быть, сохранить гарнитур или продать? Чего стоит его шикарная французская мебель, когда поблизости кружит все больше падальщиков?

Проникнувшись апокалиптическим пафосом, с потным лбом и горящими легкими, он добрался до нужного дома, старого, еще довоенного кирпичного здания, расположенного в узком аккуратненьком переулке неподалеку от Маркет-стрит. Войдя, Шанс немедленно услышал мужской голос, полный вдохновенной ярости, бодрый фальцет:

– Так ты его сучка, да? Вот как оно, значит?

Голос оборвался, когда от парадной двери донесся звон дверного колокольчика, и Шанс тут же разглядел владельца как магазина, так и голоса, обращавшегося к молодому человеку, по всей видимости, латиноамериканского происхождения в черной облегающей футболке, черных же облегающих кожаных джинсах и узконосых черных кожаных сапожках чуть выше щиколоток. Пожилой мужчина был в точности таким, как помнилось Шансу: ростом куда выше шести футов, отчаянно худым и отчетливо гомосексуальным. Он даже одет был именно так, как в прошлый раз: пиджак спортивного покроя, аскотский галстук и множество побрякушек. Пожалуй, он был старше, чем Шанс думал, – ближе к восьмидесяти годам, чем к семидесяти. Дядька таких лет, черный, гей? Шанс мог вообразить сколько тот повидал на своем веку.

Тут старик прервал его пустопорожние размышления.

– Молодой человек, – произнес он, обращаясь к Шансу и поворачиваясь спиной к другому мужчине, будто тот внезапно перестал существовать; голос антиквара звучал уже не пронзительно, но приятно, взлетая к самому потолку и разносясь по комнате: – Как поживает гарнитур Принца?

– Господи, вы помните!

– Конечно. Дайте-ка подумать. Там был письменный стол и кресло. – Он помолчал. – И шкафчик!