Читать книгу "Сердце проклятого - Ян Валетов"

Авторитетов здесь не признавали — в ночное время получить нож под ребра мог даже сам император, появись он на Авентине без охраны. Здесь ценили не изысканные манеры, а золото и умение владеть заточенным куском железа, жестокость да твердую руку и способность оставаться трезвым после нескольких кувшинов вина.

Дорога утомила Иегуду, хотелось омыть лицо и ноги и хоть немного посидеть в прохладе. Хотя здесь в конце мая было не так жарко, как в Иудее, но близость лета ощущалась даже ночью — плащ, который он использовал как одеяло всю долгую дорогу до столицы, последние две ночи лежал в заплечном мешке без дела, а днем припекало так основательно, что без остановки на сиесту было не обойтись.

Поблуждав немного в лабиринте улиц, Иегуда, наконец, нашел нужный ему дом, во дворе которого ютилась небольшая харчевня. Хозяин заведения (а помимо еды, здесь можно было незадорого получить ночлег) — немолодой сириец, лысый и жирный, как сарис[1], косил на один глаз, отчего выглядел подозрительным. В ответ на приветствие он уперся в Иегуду темным, чуть навыкате, здоровым глазом, и, мгновенно оценив гостя от потертых калиг до намотанного на голову платка, буркнул:

— Здравствуй!

— И тебе здравствовать, Арета…

— Ты знаешь мое имя? — спросил сириец, нимало не дивясь. — Странно, я не помню тебя. Ты бывал здесь раньше?

Вот голос у хозяина никак не походил на голос сариса — густой и сильный.

— Нет, уважаемый, — отозвался Иегуда, украдкой осматриваясь. — Друзья подсказали мне твою таверну как место, где можно поесть и переночевать. Надеюсь, что они не ошиблись…

— Они не ошиблись…

Сириец повернул голову и принялся рассматривать Иегуду косящим глазом.

— Ты иудей? — спросил он внезапно и прищурился, словно силился рассмотреть что-то под выгоревшей тканью кетонета.

Иегуда был брит по римской моде (отсутствие бороды делало его малоузнаваемым, и он уже привык скрести подбородок заточенным до опасной остроты ножом), волосы носил собранными в хвост, кожа его потемнела и обветрилась за время путешествия так ровно, что трудно было предположить, что на его лице хоть когда-то росли волосы. Он походил на бывшего солдата-наемника, ищущего себе нового хозяина, на грека, на франка, на уроженца здешних мест…

Да на кого угодно он походил, но не на иудея!

Последний год для всех, с кем сталкивала его бродячая жизнь, он был александрийским греком по имени Ксантипп и не собирался менять имя, к которому привык.

— Нет, я не иудей.

— Странно, — сказал Арета и посмотрел на гостя сразу двумя глазами. От этого взгляд дружелюбнее не стал. — Я готов был поспорить, что ты иудей, но дело твое. Ты не иудей, поверим тебе на слово. Садись, не иудей. Что будешь пить? Что есть? Не думай, что я лезу в твои дела… Мне-то что от того, кто ты есть? Имеешь монету, чтобы расплатиться — и двери моего дома открыты для тебя. Просто у меня на кухне нет кошерной еды, и все здешние евреи об этом знают. Если кому нужен кошер, то ему прямая дорога в заведение Исайи, это в трех кварталах отсюда…

— Мне не нужен кошер, меня устроит все, что у тебя есть, — Иегуда присел на лавку и положил суму у ног. — Не бойся, я заплачу…

Сириец усмехнулся.

— Похлебка из требухи, пироги со свининой, вино… Правда, вино кислое, пусть Юпитер поразит виноторговца Агриппу молнией в его тощий зад! Он продал мне четыре кувшина этой гадости! Но я честно говорю, что это кислятина, и беру за него недорого! Лучше прополоскать рот этим пойлом, чем есть всухомятку, уж поверь! Тебя это устроит?

— Устроит.

— Нужен ночлег?

— Да.

— Хочешь жить один или поспишь в общем зале? Одному — дороже!

— Я знаю. Пока у меня есть деньги, я сниму комнату. А там — посмотрим.

— Так как тебя зовут, не иудей?

— Ксантипп…

— Ты не обижайся, Ксантипп, — сказал Арета с той же кривой улыбкой. — Я хоть и гостеприимный человек, но верить на слово не привык и хочу увидеть деньги. Еда и постель — пять ассов в день. Остановишься на неделю — сделаю скидку, заплатишь три денария. Платить будешь с утра, есть — когда захочешь, но за эти деньги только раз в день. Хочешь водить девок — води, но будете шуметь — выгоню. У меня приличный постоялый двор, а не лупанарий. Понял? Показывай деньги!

— Это за два дня, — Иегуда положил денарий на край стола. — Бери деньги и дай мне напиться, Арета.

Сириец смахнул монету со стола с грацией кота, серебряный кружок мгновенно исчез в пухлой ладони.

— Вода — бесплатно, — прогудел он, явно гордясь своей щедростью, и сделал знак дородной темнокожей рабыне, выглядывавшей из кухонных дверей.

Рабыня оказалась расторопной. Едва Иегуда успел сделать несколько глотков степлившейся воды, как на стол перед ним уже появились глиняная миска с горячей ароматной похлебкой, четверть темного хлеба, еще теплого, недавно из печи, да кусок пирога с начинкой из мяса, лука и яиц. Вино вынесли из погреба, оно было прохладным и действительно очень кислым, хотя, если разбавить…

Дела у Ареты, видать, действительно шли неплохо. Небольшой дворик харчевни приютил шестерых едоков, а ведь день только начал клониться к вечеру, и многие еще занимались делами вдалеке от Авентина. Ближе к ночи в харчевне будет полно народу, а, значит, еще один гость не бросится в глаза. И земляков здесь встретить затруднительно — мало кто из правоверных иудеев переступит порог дома, где кормят свининой. Когда-то и сам Иегуда с негодованием отверг бы такую еду, но теперь его звали Ксантипп и он был голоден, а от пирога так вкусно пахло!

Он подул на ложку и попробовал варево — темнокожая кухарка не зря ела хозяйский хлеб.

Человек, который рекомендовал Иегуде услуги сирийца, советовал пожить здесь потому, что родственник хозяина занимал пост в городской страже, и постоялый двор не боялся ни ночных вторжений солдат, ни ночных вторжений бандитов. Но он ни словом не обмолвился о том, что здесь еще и вкусно кормят.

Пусть это будет самый большой грех в моей жизни, подумал Иегуда, откусывая от пирога с нечистой начинкой. Пусть он затмит то, что я сделал раньше, и то, что собираюсь здесь сделать. Око за око — это правильный закон. Для меня — этот закон главный.

После еды хозяин проводил Иегуду в комнату для ночлега. Комнатой ее, конечно, можно было назвать с натяжкой, размерами она едва превышала жесткий лежак, на котором гостю предлагалось коротать ночные часы, но зато напротив кровати располагалось окно — настоящее окно с деревянными ставнями, выходившее на узкую улочку на высоте второго этажа.

— Отхожее место во дворе, — пояснил Арета. — Из окна не отливай, не люблю, когда возле дома воняет! Хочешь помыться — придется натаскать воды, колодец недалеко. Не хочешь таскать — иди в городскую баню, там, конечно, надо заплатить, зато помоешься по-человечески. В общем, если чего — спрашивай. А будешь выходить из дома к ночи — держи ухо востро, а кошель — в тайном месте. Несколько монет положи отдельно, чтобы, в случае чего, отдать. Народ у нас здесь разный водится, могут и зарезать сгоряча…