Читать книгу "Разведчик в Вечном городе. Операции КГБ в Италии - Леонид Колосов"

В какой-то из недавних телевизионных передач об асе британской секретной службы и полковнике советской разведки Киме Филби прозвучали из уст ведущего новые нотки о странной судьбе этого человека, обосновавшегося после своего провала в Бейруте в 1963 году до конца своих дней в Москве. Глубоко разочарованный в том, что получилось из социализма в России, Филби не скрывал этого в своем последнем интервью. Он умер странно в 1988 году, то ли покончив жизнь самоубийством, то ли, согласно официальной версии, от сердечной недостаточности на почве неумеренного злоупотребления спиртными напитками. Выяснилось из интервью, что и советская секретная служба не до конца доверяла Киму Филби, считая его чуть ли не «двойником»… Кто знает? Большую часть собственных тайн любой разведчик уносит с собой в могилу. Мне довелось с одним из своих коллег из «Известий» брать интервью у «Тома» (таков был псевдоним Филби) незадолго до его загадочной смерти. И тогда разговор получился невеселым. Наш собеседник сетовал на «непонимание и недоверие» своих советских коллег. На мой вопрос, какая разница между двумя в общем-то родственными дефинициями — разведчик и шпион — грустно промолвил: «Можно ответить или очень кратко, или спорить до бесконечности. Так вот, если в двух словах, то для Советского Союза я — разведчик, а для Англии, моей родины, — шпион». Во время разговора мы спросили в шутку у старого маэстро шпионажа, приходилось ли ему, подобно Джеймсу Бонду, стрелять на вскидку и с обеих рук одновременно по многочисленным врагам своим. Филби, помню, грустно улыбнулся и сказал: «Разведчик, если он настоящий разведчик, стреляет лишь один раз в жизни. Когда у него нет иного выхода…»

Разочарование — не такое уж редкое явление у людей, особенно на закате жизни. У разведчиков оно страшнее, ибо постоянный риск, в котором проходит большая часть их жизни, должен быть чем-то оправдан. Но что могли сказать на обломках социализма, кроме матерных слов, и Рудольф Абель, и полковник бельгийской разведки Иоганесс Ван Энгеланд, которому наша контрразведка подсунула девицу, ставшую затем, вопреки всем хитрым интригам наших чекистов, его верной женой. Я встречался с ними и, конечно же, не мог написать тогда, что разуверились эти люди и в Марксе с Энгельсом, и в Ленине со Сталиным, а самое главное — с нескрываемой горечью предсказывали тот бардак, который неизбежно, по их мнению, должен был начаться в любимой, по-настоящему любимой ими России. Собственно, так оно и произошло…

Мне так и не удалось пока опубликовать шесть очерков о моем друге — замечательном разведчике-нелегале полковнике Кононе Молодом. Я не обмолвился: именно друге, ибо пять лет мы проучились вместе в бывшем Московском институте внешней торговли и очень дружили, но тогда он уже был разведчиком и пополнял свое образование для будущей нелегальной работы, а я готовился стать экономистом. А потом наши дороги пересеклись, когда Конон, который проходил по учетам КГБ под кличкой «Бен», а в Великобритании был известен как преуспевающий бизнесмен Гордон Лонсдейл, был арестован в Лондоне и приговорен к двадцати пяти годам тюрьмы. Через пять лет его обменяли на английского разведчика Гре-вилла Винна, завалившегося в Советском Союзе, и Конон вернулся в родную Москву. Я уже тоже работал в Первом главном управлении КГБ, но сидел под «крышей» в газете «Известия», готовясь к выезду за рубеж. Мне и поручили взять первое интервью у старого друга. Молодый уже знал, что я стал его коллегой. «Не миновала, Ленька, и тебя чаша сия, — начал он разговор после крепких объятий. — Смотри, не обмишурься. После неудачи на тебя смотрят косо, да и вообще ты никому уже не нужен, особенно после того, как побывал к тому же в руках чужой контрразведки». Мы долго сидели в тот первый вечер. Никакого интервью не получилось. Какое там, к черту, интервью. Мы просто сидели и разговаривали.

— Ты удовлетворен своей судьбой? — спросил я друга. — Той двойной жизнью, которую прожил в опасностях и постоянных тревогах… Да и ради чего ты все это делал?

— Знаешь, Ленька, не буду ханжить, хотя ты и коллега. Но я тебе верю, как старому институтскому товарищу. Не ради светлого коммунистического будущего играл я в нелегальную рулетку, а ради самого себя, ибо работа моя была тем наркотиком, без которого нынешнее существование кажется мне нудным и никчемным. Впрочем, не внимай столь серьезно крамольным речам моим. Тебе еще трудиться. Поэтому, если нет идеала, создай его себе сам. И помни, что разведчики редко умирают своей смертью, ибо самый любимый разведчик для нашего начальника — разведчик мертвый, к тому же если он еще и завалился…

А примерно через месяц поздно ночью позвонил мне домой наш общий приятель с институтских времен и сиплым от горя голосом сказал: «Сегодня умер Конон…» — «Как?!!» — «Гулял в подмосковном лесу с женой, нагнулся и упал, то ли с инсультом, то ли с инфарктом. Врача ведь рядом не было».

И вспомнилось, как рассказывал мой покойный друг о некой знаменитой лондонской хиромантке, которая на одном из великосветских раутов, взяв его ладонь, предрекла ему недолгую тюремную отсидку, возвращение в страну, где он родился, а также внезапную смерть, которая может прийти и не естественным путем. Унес свои тайны и Конон Молодый, не все и не до конца раскрыла ему хиромантка.

И я, грешный, верю предсказаниям. У меня тоже была на заре туманной юности своя хиромантка, которая явилась, правда, в образе старой цыганки при весьма банальных обстоятельствах. Но об этом в следующей главе.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава 1. Легенды и Были Вечного города

…Представьте себе Актюбинск, захудалый казахский городишко, куда в начале 1942 года эвакуировали невесть зачем московский рентгеновский завод, размещавшийся напротив знаменитой Елоховской церкви. В эвакуацию пришлось отправиться и нашей семье, поскольку мой отец работал на заводе главным бухгалтером и считался по тем временам «номенклатурой». В Актюбинске родитель продолжал вести финансовые дела предприятия, а я, шестнадцатилетний шалопай, уже вкалывал фрезеровщиком пятого разряда, поражая своего мастера-учителя необыкновенной сообразительностью в обработке всяких заумных деталей, требующих высокой квалификации и опыта…

В тот мартовский день мы, компания молодых «ударников-производственников», получили премию за выполнение срочного оборонного заказа и, распив несколько бутылок самогона, отправились в приподнятом настроении на местный базар — единственное место для развлечений горожан, заменявший собой и эстрадный театр в лице разножанровых бродячих музыкантов и певцов, а также цирк «Шапито», ибо изобиловал высококвалифицированными жуликами, которые могли бы дать сотню очков вперед любому фокуснику даже европейского класса.

На рынке было полно цыганок, и одна из них, старая, замызганная бабка в разноцветных лохмотьях, привязалась к нашей подвыпившей компании, предлагая погадать и достоверно рассказать любому из нас о его прошлом, настоящем и будущем. Мы решили испытать правдивость гадалки, хотя по тем временам не верили никому, кроме вождя всех народов и великого полководца товарища Сталина, который убедил даже бывших уголовников, составлявших ядро квалифицированной рабочей силы нашего рентгеновского предприятия, получившего секретное название «завод № 692», что враг будет разбит и победа будет за нами… Выбор в качестве объекта предсказаний пал почему-то на меня, видимо, из-за веселости характера, и, отвалив старой цыганке целую пачку потрепанных советских дензнаков, мои дружки сунули под ее горбатый нос мою мозолистую ладонь с въевшейся под кожу и не смываемой даже бензином производственной грязью. Горбоносая гадалка, внимательно изучив линии ладони, почмокала губами и довольно печально посмотрела на меня.