Читать книгу "Вернон Господи Литтл. Комедия XXI века в присутствии смерти - Ди Би Си Пьер"

Она тянется было к своему перекусону, но в последнюю секунду кладет руку на кобуру.

– Мэм, я был с другой стороны от спортплощадки, я даже не видел, как оно все случилось.

– Вы же сказали, что были на математике.

– Я сказал, что и это время шла математика. Она смотрит на меня эдак искоса.

– Вы что, занимаетесь математикой за спортплощадкой?

– Нет.

– Тогда почему вас не было на занятиях?

– Мистер Кастетт дал мне поручение, и я, типа, ну, в общем, слегка задержался.

– Мистер Кастетт?

– Наш учитель но физике.

– Он что, и математику тоже преподает?

– Нет.

– Г-хррр. Знаете, в этой части картины у нас выходит сплошной серый цвет, мистер Литтл. Просто чертовски серый.

Вы даже представить себе не можете, как иногда хочется стать Жан-Клодом Ван Даммом. Засунуть эту сраную пушку ей в задницу и удрать с фотомоделью из рекламы нижнего белья. Но вы только посмотрите на меня: шапка непослушных каштановых волос и ресницы как у верблюда. Морду мне слепили с бассет-хаунда: такое впечатление, что Бог использовал увеличительное стекло, чтобы ее как следует вытянуть. Мой персонаж в кино – из тех, что заблюют себя по самое нехочу, а потом приходит сестра милосердия и спрашивает, что случилось и как он себя чувствует.

– Мэм, у меня есть свидетель.

– Да что вы говорите.

– Мистер Кастетт меня видел.

– А кроме него?

В коробке остались одни сухие косточки, и вот она между ними роется, чего-то ищет.

– Куча народу.

– Вот это да. И где теперь все эти люди?

Я пытаюсь себе представить, где теперь все эти люди. Но память как-то не идет, а вместо нее наворачивается слеза, падает с ресницы и взрывается на столе как большая мокрая пуля. Я впадаю в ступор.

– Вот то-то же, – говорит Гури. – Какие-то они теперь не слишком общительные, а, как вам кажется? Так что, Вернон, позвольте задать вам два простых вопроса. Первый: вы имеете отношение к наркотикам?

– Э-э, нет.

Она отслеживает мой взгляд вдоль по стеночке, а потом аккуратно загоняет его – стык в стык – под свой собственный.

– Второй: у вас есть огнестрельное оружие?

– Нет.

Губы у нее вытягиваются в ниточку. Она вынимает из чехольчика на поясе телефон и пристально смотрит на меня, а палец у нее при этом висит над кнопкой. Потом она на ее нажимает. Откуда-то из холла начинает чирикать тема из «Миссия невыполнима», в телефонной обработке.

– Шериф? – говорит она. – Зайдите в дознавательскую, вам будет интересно.

Если бы у нее в коробке оставалось мясо, этого бы не случилось. И чувство разочарования заставило ее искать, чем еще себя утешить, это я понял, причем только что. Так что теперь я сам заместо мяса.

Минуту спустя открывается дверь. В комнату вползает полоска бизоньей кожи, затянутая вкруг душонки шерифа Покорней.

– Тот самый парень? – спрашивает он. (Нет, сука, блядь, я Долли Партон[2], собственной персоной.) – Сотрудничает со следствием, а, Вейн?

– Я бы не сказала, сэр.

– Дай-ка я поговорю с ним наедине. Он притворяет за собой дверь.

Гури сволакивает со стола буфера, все четыре тонны, и отворачивается в угол, так, словно теперь ее больше нет. Шериф выдыхает мне в лицо густой гнилой вонью – как из половника плеснул.

– Сынок, там снаружи стоят люди. И они очень нервничают. А когда люди нервничают, они скоры на расправу.

– Но меня даже там не было, сэр, у меня есть свидетель.

Он поднимает бровь с той стороны, с которой сидит Гури. Она семафорит ему в ответ, мол, все путем, шериф, мы с этим разберемся.

Покорней выбирает в коробке от «Барби-Q» косточку почище, подходит к прилепленной на дверь фотографии и обводит воображаемым овалом лицо Хесуса, его затравленные глаза, и поверх лица и глаз – потеки крови. Потом поворачивается и перехватывает мой взгляд.

– Он ведь говорил с тобой, правда?

– Об этом – нет, сэр.

– Но ты же не станешь отрицать, что вы с ним находились в близких отношениях.

– Я не знал, что он собирается кого-то убить. Шериф поворачивается к Гури.

– Вы обыскали одежду мистера Литтла?

– Мой напарник обыскал, – отвечает она.

– И нижнее белье?

– Обычные, плавками.

Покорней на минуту задумывается, прикусывает губу.

– А вы заднюю часть внимательно осматривали, а, Вейн? Знаете, есть такие забавы, от которых у мальчиков сфинктеры становятся менее упрямыми.

– Вроде чистые были, шериф.

Знаю я, к чему вы, суки, клоните. В наших, блядь, местах всегда так, никто прямо не встанет и не скажет. Я пытаюсь хоть как-то поучаствовать в разговоре.

– Сэр, я не голубой, если вы это имеете в виду. Мы с ним дружили с детства, я же не знал, как оно все обернется…

Под шерифскими усами расцветает змеиная улыбка.

– Значит, ты правильный парень, да, сынок? Тебе нравятся машины, тебе нравятся пушки, да? И девочки тоже?

– Конечно.

– Ну, ладно. Давай-ка проверим, правду ли ты нам говоришь. Сколько у барышни помещений, в которые ты можешь сунуть больше чем один-разъединственный пальчик?

– Помещений?

– Ниш – ну, дыр, в конце концов.

– Ну, я не знаю – две.

– Ответ неправильный.

Шериф фыркает в усы, довольный, как будто он только что открыл самую охуенную на свете теорию относительности.

Ёбаный в рот. В смысле, а мне-то откуда об этом знать? Я и палец-то в дырку совал всего раз в жизни; не спрашивайте в какую. И в памяти остался разве что запах, как в разгрузочной молочного магазина после ливня – размокший картон и скисшее молоко. И что-то мне подсказывает, что не ради этого люди вбухивают такие бабки в порноиндустрию. На другую мою знакомую это никак не похоже – по имени Тейлор Фигероа.

Шериф Покорней роняет косточку в коробку и кивает Гури:

– Запиши все это, а потом оформи задержание. И – скрып-скрип-скрып – выплывает из комнаты.

– Вейн! – кричит сквозь дверь еще какой-то полицейский. – Пальчики готовы.

Гури собирает руки-ноги в кучку.

– Вы слышали, что сказал шериф. Сейчас я вернусь и приведу с собой еще одного офицера. И мы запишем ваши показания.