Читать книгу "Правдивая история страны хламов. Сказка антиутопия - Виктор Голков"

С глубокой всепрощающей скорбью глаза гения страдания остановились на плотно сбитой фигуре дюжего мусорщика, а тот без лишних слов схватил Гицаля Волонтая за ворот, скорее всего, случайно защемив при этом прядь длинных белесых волос, и куда-то поволок его. О чем в этот момент размышлял последний романтик, навсегда осталось тайной.

И никакая я не богема

При первом же известии о смене государственной власти народный писатель Хламии Свинтарей кинулся на поиски наиболее надежного убежища.

Прекрасно зная, что за долгие годы его неутомимой писательской деятельности ни одной его книги так никто ни разу и не прочел, Свинтарей решил спрятаться под грудой своих собственных произведений. Практичный от природы, знаменитый писатель прихватил кроме воды и сухарей также и скляночку чернил.

Во время обыска никто из мусорщиков, естественно, не догадался бы искать писателя в куче книг, беспорядочно сваленных в одной из комнат его просторного особняка.

И скорее всего его так бы и не нашли, если бы одному из мусорщиков не захотелось покурить. Он взял с груды книг, под которой спрятался знаменитый писатель, один из его романов, выдрал страницу, свернул “козью ножку” и, прикурив, по складам прочитал: “Смешно только мне” – заглавие объемистого романа, который держал в руках. Затем перевел заинтересованный взгляд на высившуюся перед ним груду.

– Просто не верится, – обратился мусорщик к напарнику, – что такую прорву книжек мог написать один хлам. Наверное, только считалось, что все это написано им одним, а на деле ему помогала целая уйма народу: сын, дочь, теща да еще и свояки.

– Ясно, помогала, – убежденно отвечал ему второй мусорщик. – Знаю я эту богему!

При этих словах книжная гора зашевелилась, и оттуда, как из подземелья, донесся глухой голос:

– Вранье! Писал я и больше никто! И никакая я не богема – мой отец был такой же мусорщик, как и вы.

После чего Свинтарей вылез из-под книг, стряхнул пыль со своей знаменитой писательской куртки и принял тот самый торжественный вид, какой он принимал всегда при вручении ему очередной награды.

Судя по этому виду, ему много чего еще хотелось высказать, но, к сожалению, эта возможность не была ему предоставлена, и то, о чем он собирался сообщить, так и не стало достоянием истории.

Иностранец Шампанский читает манифест

Иностранец Шампанский не был арестован только потому, что он был владельцем заграничного паспорта и числился “персоной грата”. Мстя ему за это, толпа разъяренных мусорщиков неоднократно выбивала стекла его особняка. Причем та же самая толпа всякий раз вставляла стекла на место, разумеется, за особую плату. Все это, тем не менее, не мешало Шампанскому регулярно прогуливаться по улице, Заросшей сорняками, улице Верности и по бульвару Обещаний.

Купив во время одной из прогулок газету “Правдивый хлам”, Шампанский прочел там набранное жирным шрифтом объявление: “Ненавистный тиран свергнут и уничтожен! В честь победы новый правитель Смок Калывок приглашает всех на праздник, который состоится завтра в восемь вечера. Явка обязательна. Форма одежды – сиреневые шаровары”. Далее в манифесте излагались мероприятия, составляющие основу программы нового правительства:

1. Перекрасить Высокий квадратный забор в сиреневый цвет и срочно заделать все щели в нем.

2. Объявить непримиримую войну всему, что находится за Высоким квадратным забором, ибо если все, что находится за ним, не будет вовремя уничтожено, то оно само уничтожит Страну Хламов.

3. Национализировать и выкорчевать Нескучный сад ~ место, где праздно шатаются всякие лентяи и бездельники, а затем силами лентяев и бездельников прокопать канал, который соединит Пруд с самим собой. (Здесь же уведомлялось, что бывший художник Крутель Мантель, бывший романтик Гицаль Волонтай, бывший народный писатель Свинтарей, бывшая аристократка Гортензия Набиванка и еще некоторые недоноски уже трудятся на строительстве этого канала).

4. Переименовать улицу Верности в улицу имени Смока Калывока.

5. Выселить из страны всех до единого иностранцев.

Из всех пунктов программы нового руководства Шампанскому меньше всего понравился последний. Сложив газету и не теряя чувства собственного достоинства, он медленным шагом вернулся домой и начал упаковывать чемоданы с модными иностранными наклейками.

Мы стоим на пороге возрождения!

Спустя неделю после издания манифеста над Страной Хламов поползли громоздкие снеговые облака. Подморозило. Закружились в воздухе легкие белые хлопья.

Все хламы, исключая только бывших богемовцев, заканчивающих строительство канала, начали срочно готовиться к очередной зимней спячке. И когда из мглистого квадрата неба вместо медлительных хлопьев посыпались мелкие кристаллические опилки, все хламы до единого спали сладким сном. И лишь строители канала, время от времени дуя на обмороженные руки, все еще долбили ломами смерзшуюся глыбу бывшего Нескучного сада.

На закате поднялся ветер. Домишки утонули в белой круговерти. По площади зазмеилась поземка. К ночи местечко по самые крыши занесло снегом. Один только черный квадрат Высокого квадратного забора по-прежнему проступал из снега да сиреневая портянка на ржавом шпиле Дворца испуганно колотилась на ветру.

Перед рассветом пурга поутихла. Из-под низких облаков выбралась надкусанная луна. На снегу, подсиненном ее сиянием, замигали огоньки, которые перемигивались с далекими лампочками звезд, и если бы не черный квадрат на голубом фоне, залитом лунным светом, то могло бы показаться, что никогда и не было на свете такой страны, как Хламия.

Ранняя зима и спячка помешали неутомимому диктатору Смоку Калывоку осуществить все задуманное им по части коренного обновления Хламии.

В бывшем Нескучном саду уцелели три дерева, под кронами которых тихо стрекотало несколько полуживых кузнечиков. В Пруду плескались шустрые головастики – потомство последней, не съеденной строителями канала, лягушки. Западная стена Высокого квадратного забора так и не была перекрашена.

Зато канал силами бывшей богемы был целиком прокопан, хотя воду в него так и не пустили.

Именно способностью хламов впадать в зимнюю спячку историки позднее объяснили тот факт, что они вообще сохранились как разновидность, и так называемая Новая жизнь, про приход которой начали уже всерьез поговаривать, так и не наступила.

Проснувшись, хламы узнали про Возрождение, начатое мало кому известными до этого “подвижниками” во главе с Хитером Смитером. “Таким образом, мы стоим на пороге Возрождения!” – торжественно говорили они, обрадованные возможностью разговаривать, почти утраченной во время кровавого правления Смока Калывока. “Ах, как это романтично – Возрождение”, – шептали хламки, смакуя полузабытое слово “романтично” и озирались: а вдруг их истолкуют не так, как следует?

Благодаря Возрождению был посмертно реабилитирован и возвращен в число граждан гений страдания и последний романтик Гицаль Волонтай, а также художник Крутель Мантель: именно они перекорчевали едва ли не половину Нескучного сада. Реабилитировали без права гражданства бывшую аристократку Гортензию Набиванку. И бывший народный писатель Свинтарей получил возможность вернуться домой и заняться творчеством, хотя этому сильно препятствовали застарелое несварение желудка и хронический насморк, заработанные им на строительстве канала. И иностранец Шампанский, запаковавший было свои чемоданы, остался в Хламии.