Читать книгу "Полёт попугайчика - Евгения Мелемина"

— Если мы возьмем призовое место, тебе тоже будет что предоставить колледжу, — сказала она.

У Алекса были рассказы о Глориях, у Карлы — победы на местных конкурсах фотографов, у Томми не было ничего.

Карла была права. «Мой город» — все, что ему оставалось.

Девушка в шарфе вышла раньше и направилась в пиццерию. Томми выпрыгнул на своей остановке, прошел по белой дорожке, с которой Стэнли старательно сметал листья.

Школа стояла тихой и пустой. Изредка только хлопали где-то двери, и в какой-то из учительских сипел приемник, передавая последние спортивные новости.

Через пропахшие потом раздевалки Томми вышел на задний двор и забрался на самую верхушку трибуны. Половина сидений хранила под собой закаменевшие шарики жвачки, между сидениями виднелись цветные комки — пакетики от орешков и чипсов. Сюда Стэнли добирался в последнюю очередь, много позже окончания тренировки.

Прямо под Томми на песчаной дорожке разминалась группа поддержки. Белокурые волосы Минди то взмывали вверх, то почти мели песок — она делала глубокие наклоны. Рядом изгибалась мостиком ее ближайшая подружка Стефани. Красные и синие шары-помпоны лежали грудой, словно парик огромного клоуна.

На Минди-сиськи-ноги Томми глянул мельком, но она учуяла и этот короткий взгляд, выпрямилась, посмотрела с досадой и скривила губы.

Видимо, решила, что Томми приперся за материалом для «женских образов», преступно используемых при мастурбации.

На ее месте Томми подумал бы то же самое — она была хороша журнальной, идеальной красотой, которая не вянет, а со временем превращается в элитную красоту ухоженной дамы в возрасте. Впрочем, Томми видал однажды такую же красотку на шоссе — та оказывала услуги дальнобойщикам и ничем не кичилась. Томми пытался задать ей пару вопросов, но был послан с формулировкой «или плати, или вали отсюда». Платить было нечем, пришлось ретироваться.

Он готов был поспорить, заявись на трибуны школьного стадиона кто-то вроде Генри Стила, местного красавчика, который закончил школу три года назад, Минди вела бы себя иначе. Показала бы высший класс. Но ради Попугайчика Томми, известного только своими идиотски рыжими волосами, она стараться не будет.

Не видать Томми коронного номера, его допустили на галерку понаблюдать за закулисными приготовлениями, как нищего, которому негде погреться и в котором никто не предполагает ни понимания сцены, ни таланта зрителя.

Пожалуй, решил Томми, если бы я таскался сюда ради нее, мне было бы неприятно и обидно.

И все же он не удержался — помахал Минди рукой, на что она отвернулась и повела пеструю стайку девушек к другому концу поля.

В кармане очень кстати обнаружился пакетик орешков. Уже вскрытый, порванный по краю и тщательно завернутый, и внутри всего пара целых орехов и куча крошек, но хоть что-то. Если сидишь и ешь орехи, ты уже вроде как и беспечен и спокоен, а если в руках ничего нет и рот не занят — явно напряжен и волнуешься.

Чуть левее и ниже, на последней у поля скамеечке, прикрывшись газетой, дремал тренер по кличке Опоссум. Толстоватый рыхлый мужик, уделяющий внимания игре столько же, сколько кольцам Юпитера.

До него футболистов тренировал молодой Кевин Кленси, но пронеслись слухи, что от избытка дружеских чувств он любит похлопывать игроков по задницам, и его уволили. Кленси пытался было еще куда-то дернуться, но все было бесполезно, слухи припечатывали сильнее судебного приговора, и он как-то чрезвычайно быстро спился.

Поначалу Кленси приходил на матчи зрителем, но на него так укоризненно смотрели и так оберегали от него своих детей — начиная с тех, что сидят в подгузнике и сосут очищенные яблочки, — что он перестал появляться вовсе.

Говорят, его приветили в каком-то баре, и говорят, этот бар почти наверняка гейский.

С уходом Кленси школьная команда превратилась в сборище идиотов, которые только и делали, что красовались и щупали девчонок. Они с треском проиграли пять матчей и развалились бы вовсе, если бы не появился Кит Хогарт. Родители Хогарта перебрались сюда три года назад и вроде бы, имели какое-то отношение к плотине, по крайней мере, устроились работать именно туда. Сам Кит благополучно миновал все проблемы, которые поджидали новичков, и умудрился выбить команде нового тренера, и сам его полностью заменил.

По сути, Опоссум получал зарплату за то, что часами спал на скамейке, а славу — за то, что Хогарт сумел вывести команду из аутсайдеров на пятое место в таблице.

Родители были довольны очевидной дряхлостью Опоссума, не позволявшей ему тянуть руки к чужим задницам, школа была довольна победами, Томми был совершенно растерян.

Растерян — поначалу, когда Кит только появился в городе. Прежде Хогарты жили в Нью-Йорке, и выходки Кита, парня-из-большого-города, многих шокировали и пугали. Кит не здоровался с полоумным Стэнли. Один раз поняв, что у того в голове каша, он вовсе перестал его замечать. Это было дерзко.

Кто-то пытался рассказать Киту о заслугах миссис Берн, но он так и не понял, почему за эти заслуги нужно почитать ее придурковатого сыночка.

Хогарты не участвовали в большинстве городских затей: не устраивали весеннюю гаражную распродажу, не приносили коробки с одеждой в день благотворительности, не пекли пирогов и не угощали ими соседей, и даже для того, чтобы сменить масло, выезжали куда-то, а не пользовались услугами местного автосервиса.

Все эти странности вызывали неприязнь к миссис Хогарт — манерная стареющая шлюшка, к мистеру Хогарту — за что, интересно, его поперли из Нью-Йорка? — и создали полосу отчуждения вокруг Кита. Этим отчуждением он ничуть не тяготился. Ему хватало футбольной команды, и он совершенно не волновался от того, что игроки порой не торопились поздороваться с ним вне поля.

Главное — они слушались его на поле.

Они его слушались, и Томми, увидев один раз слаженную игру на тренировке, повадился ходить на поле почти каждый день.

Ему нравился азарт, нравилась сплоченность, с которыми выступала команда. Томми даже сделал несколько быстрых зарисовок на тему интервью с Опоссумом, но порвал листочки, потому что побоялся в открытую высмеивать пожилого, и неплохого, в общем, человека.

В некоторых вопросах Томми был слишком щепетилен. Его дерзкие интервью никогда не касались тех, кому могут причинить боль по-настоящему. Алекс говорил, это непрофессионально. Карла хвалила и рассказывала о дамочке, которая фотографировала автомобильные катастрофы, норовя воткнуть объектив фотоаппарата в самую гущу разваленного человеческого мяса. Карла говорила, эта дамочка получала неплохие деньги, но ее методы… тут Карла закатывала глаза и хмурилась. Алекс смеялся — будь беспристрастна, говорил он. Ни жалости, ни сочувствия. Ты машина, передающая информацию людям, детка. Прекрати ныть и займись настоящим делом.

Томми не вдавался в подробности и тонкости «настоящего дела». Он был любителем, который не сумел тиснуть свой материал даже в школьную газетенку, с него и взятки гладки.