Читать книгу "Московское царство и Запад. Исторические очерки - Сергей Каштанов"

В самом конце 40-х – начале 50-х годов XIX в. открыто заявила о себе и другая концепция. В исследовании, посвященном истории внутренних таможенных пошлин в России (1850 г.), Е. Осокин, полемизируя с Ю. А. Гагемейстером, полностью отрывал право феодалов на сбор таможенных пошлин от земельной собственности[19]. Мнение Осокина подверглось критике со стороны И.Д. Беляева, который поддержал концепцию Гагемейстера и убедительно использовал одну грамоту 1596 г. для доказательства того, что право сбора таможенных пошлин (мыта, мостовщины, перевозов) обусловливалось земельной собственностью[20]. Несмотря на всю заурядность монографии Осокина, спор между ним и Беляевым был не частным случаем, а началом борьбы двух направлений в легальной русской историографии. По методу изучения истории оба эти течения представляются формами буржуазной историографии, однако, если точка зрения Гагемейстера – Неволина – Беляева давала оружие в руки феодалов-землевладельцев, то концепция Осокина, наоборот, вырывала его у них и целиком подчинялась классовым устремлениям буржуазии.

Выступление идеологов буржуазии против выразителей концепций, выгодных земельному дворянству, имело под собой широкую социальную основу. К 50-м годам XIX в. классовая борьба крестьянства за ликвидацию феодального строя приобрела огромный размах. Она оказала чрезвычайно сильное влияние на буржуазную историографию, способствовала ее активизации. Учитывая расстановку классовых сил в стране, представители буржуазной общественной мысли стали пытаться всячески ослабить идеологические основы крепостного права. Иммунитетные права и привилегии дворянства, действительно базировавшиеся на земельной собственности, начали изображаться независимыми от этой основы, не связанными с ней. Многие источники, и прежде всего жалованные грамоты, как будто вполне позволяли сказать, что феодалы обязаны своими иммунитетными правами центральной власти, правительству, которое делегировало им часть своих государственных полномочий. Буржуазная историография выступила, таким образом, с культом центрального правительства. Дело тут объясняется, конечно, не только буквальной трактовкой жалованных грамот буржуазными историками. Это было, скорее, следствием, а не причиной абсолютизации государства.

Сущность вопроса состояла в том, что буржуазная историография накануне реформы не могла обойтись без культа правительства. С одной стороны, правительство рассматривалось ею как единственный возможный реформатор общественного строя, способный решить крестьянский вопрос путем лишения дворян их земель и иммунитета. Поэтому-то буржуазная историография стремилась доказать полную зависимость феодалов от правительства и отсутствие прочных корней феодального иммунитета в объективных факторах (феодальной собственности на землю). С другой стороны, в обстановке развернувшейся классовой борьбы народных масс идеологи русской буржуазии не видели другой представительницы «порядка» в стране, кроме самодержавно-полицейской власти царского правительства. Это также послужило важной социальной причиной абсолютизации государства в буржуазной историографии предреформенного периода.

В 50-х годах появилась уже целая плеяда историков, чьи труды проникнуты отмеченной тенденцией. Прежде всего, внутренние противоречия, из которых фактически родилась уступка вновь возникавшей концепции, обнаружились в очередной книге самого К. А. Неволина, вышедшей в 1851 г. и посвященной истории русского гражданского права. Здесь Неволин впервые в русской историографии широко поставил вопрос о роли жалованных грамот и характере зафиксированных в них юридических норм. Он высказал верное предположение, что жалованными грамотами «был только подтверждаем, как исключение, тот порядок вещей, который в древнейшие времена существовал сам собою по общему правилу», «… В древнейшие времена права вотчинника были не теснее, а напротив еще обширнее, чем были во времена позднейшие»[21]. Неволин совершенно правильно рассматривал выдачу вотчинникам несудимых грамот в качестве средства ограничения их феодальной автономии[22]. Но его уступка новой концепции наиболее явно выразилась в том, что он находил возможным говорить об «уничтожении» судебной власти феодалов по мере окончательного укрепления государственной власти, т. е. при создании централизованного государства[23]. Это допущение, проскользнувшее уже у В. В. Григорьева, имело свои политические и гносеологические корни. С политической точки зрения такая трактовка вопроса служила делу примирения старой и новой концепций на основе признания определяющей роли государственной власти для развития иммунитета.

Гносеологической базой схемы Неволина было идеалистическое понимание исторического процесса, умение анализировать явления только в политической плоскости, без учета экономических факторов как ведущих двигателей истории. Неволин изучал эволюцию «вотчинного права» в отрыве от социально-экономических отношений феодального строя. Он не показал источника власти феодала, которым являлась феодальная форма земельной собственности. Неволин совершенно игнорировал вопрос об экономическом господстве феодалов – получении податей, вытекавшем непосредственно из отношений собственности, и сосредоточил свое внимание лишь на политических правах феодалов, которые исследовались им вне связи с основой феодализма и экономической властью феодалов.

Историю судебного иммунитета Неволин рассматривал с точки зрения развития феодального государства. Отмеченные выше правильные суждения Неволина строились не на научном понимании структуры феодального общества, а на представлении о слабости публичной власти в раннефеодальную эпоху. Он так и объяснял свою мысль: «При слабой власти общественной сильный вотчинник в пределах своей земли был самовластным господином»[24]. Сделав вывод, что централизованное государство уничтожило судебный иммунитет, Неволин впал в видимое противоречие не только с историческими фактами, но и с фактами окружавшей его действительности. Судебные права помещиков в отношении крестьян были хорошо известны самому автору. Чтобы ликвидировать это противоречие, он приводил следующее рассуждение: «Хотя владельцы населенных имений были естественными судьями своих крепостных в их делах между собою, но право суда в этом случае было совершенно отлично от принадлежавшего прежде вотчинникам права судить людей свободных, живших в вотчинных землях»[25].

На самом деле коренного различия между судом феодала в раннефеодальную эпоху и вотчинным судом периода позднего феодализма нет. И в том, и в другом случае крестьянин выступает как лично несвободный в силу феодальной формы земельной собственности. Говоря о судебных полномочиях феодалов во времена позднего феодализма, Неволину пришлось назвать землевладельцев «естественными судьями» и на этом закончить объяснения. Характерные для схемы Неволина тенденции – показ иммунитетных привилегий феодалов в отрыве от феодальной собственности на землю и попытка обусловить их степенью полноты государственной власти – по существу ослабляли позиции сторонников дворянской теории иммунитета. Во всяком случае, Неволин не выдвинул на передний план их важнейший аргумент (земельную собственность), ограничившись ссылками на «естественные», обычные права вотчинников.