Читать книгу "Поединок во тьме - Михаил Соловьев"

Оставил тогда он вентилятор свой на окошке как ширму, чтобы мы его обозревали, да и встал на лыжи.

Вот уж мы бешеные были… В общей сложности 700 километров намотали туда-сюда и лишь порог поцеловали. Я тогда решил ситуацию отпустить. Все неясно было: может, ему просто повезло? Он же так гладко все закрутил. Отзвонился вахтерше: мол, уехал ночью да в гостях остался. Приберите вентилятор — вернусь, заберу. Прецедента, что обманули нас, нет, а значит, можно и не гоняться — нету позора, а сейчас все…

«Забавно, как его урки-то вычислили?» — задумался я и неожиданно понял, что будет еще от старших братьев письмецо. Мы хоть и в многолетних отношениях, но о чем думает вор, простой фраер не поймет…

3. М. Птахин

Поминки заканчивались. Посидели тихо. Пришли человек десять из бывших работников шахт да родственники. У стариков — слезы на глазах. Народу набралось немного, а поминали чуть не по списку: и того, и этого…

Владимир Петрович пережил многих. Вроде и мужики пришли старше меня, а оказались детьми друзей покойного. Мне особенно понравился сын бывшего главного инженера, Петр. В свои шестьдесят два он выглядел чуть взрослей меня. Все смеялся моему удивлению да шутил: мол, кто со слюдой общается, тот подолгу живет… Батя его умер, как и Быков, за девяносто.

Когда на улицу курить с ним за компанию выходил, узнал, что Петр никогда не работал на «Руде». Поинтересовался: а как же он тогда со слюдой дело имел? Тот помолчал-помолчал, да и рассказал… Сначала я вполуха слушал, думал, кто на пьянке чего интересного поведает, а потом увлекся.

Убедился в очередной раз, что странное место — Слюдянка. До революции тут каторга была. Дорога «Кругобайкальская» с тоннелями и утонувшее в Байкале золото Колчака. Ручьи с самородками. Трагедии да легенды, но это истории давние, мало кто сейчас знает, например, о «польских повстанцах»…

Батя Петра работал в шахтах до самого их закрытия и таскал его под землю еще пацаном. Однако в конце шестидесятых, когда Москва впервые подняла вопрос о прекращении деятельности рудника, направил сына учиться на железнодорожника. Как-никак, Слюдянка — станция узловая, а значит, и работа всегда будет.

— Но я все время к отцу на работу бегал, — рассказывал Петр, выдыхая горький табачный дым. — Все манили меня эти кротовьи норы, там же целое государство под землей отстроили.

Мы сидели с ним во дворе на лавке и добивали прихваченную со стола бутылку водки.

За дощатым забором засыпал тихий городок. Лишь иногда доносился рев дизелей дальнобойщиков, идущих по федеральной трассе на Иркутск или в Улан-Удэ.

— Недоговаривал батя, — Петр рассматривал первые проклюнувшиеся звезды. — Всегда чуял я, что есть там интерес, и когда шахты закрыли, одним из первых стал под землю нырять. Казалось, вот-вот нащупаю неизвестность эту, может, даже и золото, но лишь поделочные камни и находил. Отец сердился, когда показывал ему, и орал, чтобы не совался. Особенно когда речка Слюдянка по шахтам пошла. Но ничего, крепи в штреках еще долго держались. «Подземлю» закрывали вместе со всем оборудованием и кабелями. Кто смелый вроде меня, сразу потащили оттуда электродвигатели в свое хозяйство. Когда же в восьмидесятых цветной металл стали принимать, все и началось.

История оказалась жуткой. Рудоуправленцам никак не удавалось заделать все входы и выходы в закрытых шахтах. Причудливая сеть лабиринтов и шесть незатопленных горизонтов манили авантюристов не только из Слюдянки. А внизу все делилось на участки.

Дети инженеров и рабочих, да и сами бывшие шахтеры, сбивались в дикие бригады и тащили на поверхность все, что только можно. Залетные появлялись нечасто, но конфликты уже пошли даже среди бывших товарищей.

Началась золотая лихорадка. Десятки километров силовых кабелей представляли собой лакомую добычу.

Никого уже не интересовали золото или драгоценные камни, да и в чем смысл, если вот они, деньги. Сдирай со стен, обжигай либо срывай оболочку — и вперед, на пункты приема.

Кто первым расшатал крепи на территории соседей и организовал конкурентам обвал, никто не помнит, но именно тогда спокойная жизнь закончилась. Лес рубят — щепки летят… Сколько жизней загубили под землей, скорее всего, узнать теперь не удастся. Война становилась изобретательной. Подпиливали и расшатывали лиственничные лестницы, которые в сырости шахт могли простоять не меньше, чем в Венеции. Ослабляли крепи. Изобретали ловушки.

Однако попадались лишь незадачливые. В ход пошло альпинистское снаряжение. Каждая команда делала себе под землей тайники с запасами продовольствия и шанцевым инструментом. Если завалит — будет чем откапываться.

Потом начались фокусы с вентиляцией, противника душили дымом полимерной кабельной рассечки.

Кто первым придумывал очередной фокус, тот и отвоевывал территорию и слюдянский «золотой запас».

Когда начался прием черного металла, произошел еще один всплеск и добавились новые трагедии. С близлежащих горизонтов вымели все ценное подчистую, а ведь там, в «подземле», стояли на рельсах и вагонетки, наполненные слюдой, и даже тепловозы. Закрывали-то шахты в семидесятых. Ничего не демонтировали и наверх не поднимали…

За стол переговоров так и не сели. Подземные войны нарушили привычный уклад. Теперь на поверхности обсуждали в основном ситуации из-под земли. Поминали недобрым словом вчерашних конкурентов.

В сиюминутном порыве никто и не подумал, что можно использовать шахты для экскурсий или спелеологов, а теперь было поздно.

Иной раз по городу ползли слухи о заблудившихся или заваленных туристах. Но люди из-за войн очерствели и не переживали, если не касалось лично.

Доступный металл заканчивался. Большинство дорог на нижние горизонты разрушили. Знающих географию шахт оставалось все меньше.

— Я и сейчас там куда хочешь пронырну, — закончил историю Петр. — Только зачем? Пенсия у меня приличная, уходил с начальника депо, да на приварок из шахт дом построил, не хуже, чем спиртовики.

Действительно, Слюдянка пестрела небольшими коттеджными поселками.

«Прямо как у Ильфа с Петровым, — задумался я. — “Богатство тещи не исчезло, оно просто превратилось в клуб железнодорожников”». Так и здесь, все оставленное государством в шахтах перешло в иную область ценою человеческих жизней…»

— Знаешь, почему я живой? — спросил Петр, будто услышав мои мысли.

— Ну?

— А я в войнах не участвовал. Нет на мне крови… Потому и дом стоит, и дети в порядке. У меня еще там, — он потыкал пальцем себе под ноги, — транзитные маршруты заготовлены, так что я любой завал обойду и наружу выберусь.

— Потому и народу на поминках мало? — пришла мне в голову неожиданная мысль.

— Ну да. Кому же захочется за одним столом с душегубами сидеть? А потом, они все сейчас на мели и ненавидят окружающих люто. Позови, и спокойно не посидишь… Они даже не понимают, почему им так плохо.