Читать книгу "Ричард Длинные Руки - курфюрст - Гай Юлий Орловский"

Отец Дитрих вышел с двумя священниками, но те оба остановились, когда великий инквизитор подошел ко мне и благословил.

— Вот и подошли настоящие испытания, — произнес он грустно, — сын мой во Христе.

Я вздохнул.

— Почему Господь допускает это?

— Господь не забыл о нас, — ответил отец Дитрих строго. — Он испытывает нас. С Богом, сын мой.

— Спасибо, отец Дитрих. Надеюсь, у вас все идет без потрясений.

Он кивнул.

— Да, все по плану. Разные мелочи разве что… Вот вчера приходила старуха и уверяла, что ее из леса прямо в город перенес демон и велел явиться ко мне. Эх, суеверия…

Я спросил:

— И что со старухой?

Он посмотрел несколько удивленно.

— Как со всеми упорствующими, сын мой. Отказалась признаться, что все придумала, пришлось ее на костер. Велел удавить сперва, чтоб в огне не мучилась. Надо быть милосердными… по возможности.

— Гм, — сказал я, — ну да, без пролития крови. По возможности.

Я приложился к его руке, сердце стучит тревожно, в груди тяжелый камень. Никому не признался бы, но отцу Дитриху сказал честно:

— Мне кажется, не справлюсь.

Он сказал непривычно мягко:

— Сын мой во Христе! Вспомни старую легенду о неком бароне, который в своем замке протянул проволоки от одной башни к другой, чтобы ветер превратил их в Эолову арфу! Нежные ветерки играли вокруг замка, но музыка никак не рождалась, и барон был опечален. Но однажды ночью разразилась неимоверная буря, ужасная и чудовищная, не только сам замок, но и гора, на которой он стоит, содрогнулись от ее мощи. Барон в страхе подошел к окну посмотреть на страшный ураган, а там за стеной мир был наполнен звуками дивной музыки! Понимаешь, сын мой, иногда нужна буря, чтобы вызвать музыку! Настоящую.

Я опустил голову.

— Да, но…

— Во времена безмятежного благополучия, — сказал он, — большинство людей просто существуют. Без света в душе, без музыки в сердце, но когда буря… о, эти люди изумляют силой и мощью своей музыки не только других, но и себя. Сын мой, рассчитывай на Господа и не прячься от бури.

Он благословил меня, я чуточку ободренный пошел к арбогастру. Барон Альбрехт последовал за мной, рассерженный и угрюмый.

— Сэр Ричард!

— Да, дорогой барон.

— Мне будет легче, — сказал он с вызовом, — управляться здесь, если буду знать хотя бы примерно, что за глупость задумали на этот раз, сэр Ричард!

Я огляделся по сторонам, здесь везде уши, сказал негромко:

— Король Гиллеберд мудр, абсолютно точен и расчетлив. Он не допустил ни единой ошибки! Он просчитал все, а удар нанес в самый нужный момент. А если учесть, что его королевство на долгом подъеме, народ богатеет, ремесла развиваются, армия получила новые доспехи и прекрасное оружие… победить ее практически невозможно, а обыграть Гиллеберда — немыслимо.

Он посмотрел на меня остро.

— Да?.. А то у вас такое лицо, словно уже деретесь.

Я сказал еще тише:

— Мне кажется, я нащупал нечто, что Гиллеберд не учитывает.

— Вы же сказали, учитывает все!

— Он знает, но не принимает всерьез, — уточнил я. — Когда-то знал, но теперь позабыл, как глупость и неуместность.

— Что же это?

Я прямо посмотрел в его встревоженное лицо.

— Он умен и… полагает, что я тоже буду поступать по-умному. А по-умному, это выругаться и в самом деле отказаться от холодной, бедной и драчливой Армландии. Здесь у меня целое южное королевство! Богатое, сытое, а еще и на берегу южного океана, что дает возможности, не так ли?

Он спросил с напряженным интересом:

— Ну-ну, а в чем ошибка Гиллеберда?

— Еще не видите?

— Нет.

— Он общался со мной, — ответил я. — Мы долго обсуждали разные вопросы, он уже тогда понял, что я не дурак, умею выбирать варианты… Так вот, дорогой барон, он ошибся. Я — дурак!.. И не стану выбирать варианты, когда задета моя честь, моя гордость, мое достоинство! Я не только король… пусть и не король, но еще и оскорбленный самец.

Он усмехнулся.

— Ай-ай, какое мальчишество…

— Пусть, — сказал я злобно, — пусть мальчишество. В этом и есть ошибка Гиллеберда. Он решил, что я — умный правитель, как он. Но я не так стар, во мне все еще кипит та дурь, что в Гиллеберде давно выбурлила. Это оскорбленное чувство толкает на такую глупость, как попытаться отвоевать у Гиллеберда захваченные земли, хотя это и кажется просто немыслимо.

— А… мыслимо?

Я ответил честно:

— Сейчас даже не представляю, как. Но это, если по-умному. Однако знаю, если бы мир создавался только умными, это был бы совсем другой мир! Человечество держится не только на лжи, как уверяют… некоторые мои знакомые, но и на чести, самолюбии, уязвленной гордости и даже ущемленной гордыне. Во мне есть вся эта дурь, ущемленность, обида, баранье упорство, нежелание считаться с реальностью… пусть эта сволочь сама считается со мной!.. В общем, барон, пришло время испытаний и… нестандартных решений.

Он вздохнул.

— Да уж, куда нестандартнее.

— Вы о Сулливане?

— А что, будут еще?

— Будут, — пообещал я.

— Господи, спаси и сохрани!

Я ухмыльнулся и вскочил в седло. Пес ликующе подпрыгнул, я сказал с сожалением:

— Зря я тебя беру. Здесь бы отоспался на кухне, гонял бы кур, гусей, проверял, как жарят мясо…

Он обиженно взвизгнул.

— Ладно, — сказал я. — Пришло время не совсем… умных поступков. Не отставай!

Я повернул коня мордой к воротам, те распахнулись, словно почувствовали мой требовательный взгляд, с той стороны в королевский сад вошли трое очень рослых мужчин в полных рыцарских доспехах и с торчащими из-за плеч рукоятями мечей.

Я уже привык, что у сенмаринцев мечи слева у пояса, это у армландцев рукояти торчат почти под мышками, не очень удобно ходить, пока не привыкнешь, но позволяет с легкостью носить клинки в полтора раза длиннее всех, кого я видел. У этих же слишком своеобразная манера… давно такой не видел…

Далеко за воротами оруженосцы держат под уздцы рослых коней, а эти трое идут ко мне размеренно и мощно, как три колосса из неведомой страны.

Во главе рослый гигант, как бы даже не выше меня, но в плечах явно шире, массивнее, лицо отмечено шрамами, вид достаточно зловещий.

Не доходя до меня трех шагов, он остановился, преклонил колено и склонил голову, глядя в землю.

Я помедлил, показывая барону Альбрехту и остальным, что и это мои подданные, хотя что-то не припоминаю таких, наконец произнес ровным голосом: