Читать книгу "Любовь возвращается - Ширли Басби"

Несколько мгновений она предавалась мыслям о прошлом, вспоминая, как веселился Джош после особенно удачной ночи и его жизнерадостную беспечность, когда проигрывал. «В следующий раз повезет», – бормотал он, и зеленые глаза его смеялись.

Джош был таким оптимистом, так любил жизнь… Трудно было поверить, что его больше нет на свете. Смогла бы она, если бы Джош был еще жив, побороть своих демонов и вернуться домой? Сумела бы заметить признаки его депрессии? Поняла бы, что он готов к самоубийству? Предотвратила бы это? Она с тоской задавала себе эти горькие вопросы. Ведь не было у нее серьезных причин, чтобы до сих пор не ездить домой… хотя бы иногда… «Разве что трусость», – тихо подсказал внутренний голос.

Она смахнула слезу. Хватит. Теперь она дома, и хотя Джоша нет рядом, она может оценить, какую радость доставлял ему этот выстроенный им самим дом.

Комната, посреди которой она стояла, была великолепна: огромная, полная воздуха и света, с одной стеной сплошь из стекла. В центре находились раздвижные двери, выходившие на небольшой, полукрытый навесом балкон. Сквозь стекло на балконе видны были железный столик и стулья.

Ковер цвета овсянки приглушил звук ее шагов, когда она прошлась по комнате, разглядывая мебель, которую выбрал Джош. Она вспомнила его возбуждение, рассказы о том, какая славная получилась комната. «Когда увидишь, детка, ты просто влюбишься в нее, – твердил он во время одного из их длиннейших телефонных разговоров. – Я даже выбрал для нее кровать под балдахином. – Он засмеялся. – Черт побери, малышка, я прямо-таки превратился в декоратора!»

Его слова звучали в памяти. Она посмотрела на стоявшую у дальней стены кровать вишневого дерева… под балдахином… с занавесками нежнейшего персикового цвета. Два ночных столика с бронзовыми лампами размещались по бокам кровати. Она вспомнила, что и о них Джош ей говорил… и о маленьком диванчике около раздвижной стеклянной двери, обитой ситцем в оранжевых маках и синих люпинах.

Поставив чемодан около двери, она в первый раз заметила на противоположном конце комнаты еще две двери. Через одну можно было попасть в большую комнату-гардероб с утопленным в нишу комодом со множеством ящиков и простором, которого хватило бы для устройства небольшого приема. Другая вела в ванную, в которой легко разместилась бы семья из двенадцати человек.

Слишком усталая, чтобы распаковываться, она взяла чемодан и направилась в гардеробную. Вытащив несколько необходимых вещей, она бросила чемодан на полу и побрела в ванную. Спустя несколько минут, облачившись в желтенькую пижаму, она забралась в постель.

Шелли казалось, что она немедленно заснет, но обнаружилось, что она слишком возбуждена долгой поездкой и тре-ожным ожиданием окончательного возвращения в долину. Лицо ее озарилось задумчивой улыбкой. Она хотела вернуться одна, и – небо свидетель! – так и сделала. Но теперь она пожалела, что была такой непреклонной. Сейчас ей хотелось, чтобы рядом был кто-нибудь, с кем можно было бы поговорить.

Некоторое время она ворочалась с боку на бок, потом сдалась и, выскользнув из постели, прошлепала вниз по лестнице.

Распахнув дверь на кухню, она зажгла свет и огляделась. Кухня была очаровательной, уютной, просторной. Кофейного цвета, с золотой искоркой, плитки на столах приятно оттеняли бледный дуб шкафов, окаймлявших две стены. Пол был необычным: мексиканская керамика, которая на удивление хорошо сочеталась с остальной кухней, с висящими медными сковородами. Они также добавляли свою цветовую ноту в общую гамму. Шелли грустно улыбнулась при виде камина, встроенного в торец кухни. Джош так любил свои камины… В старом доме на кухне тоже был открытый очаг, где на Рождество Джош жарил поп-корн над мечущимися языками пламени.

Она сморгнула слезы и подошла к огромному встроенному в стену холодильнику с дубовой дверцей. Кто-то, видимо, Мария, позаботился, чтобы там было все необходимое. Взяв из необъятных ледяных глубин картонку молока, она отыскала в буфете стакан. Спустя несколько минуту, пощелкав переключателями черной микроволновки, она, держа в руках стакан с подогретым молоком, пошла бродить по дому.

Прихлебывая успокоительный напиток, она добралась до кабинета Джоша. Это была чисто мужская комната: стены отделаны узловатой сосной, пол покрыт темно-зеленым ковром. Тяжелые удобные кресла ржавой кожи стояли перед встроенным камином черного мрамора. Под одним из окон приютилась длинная кушетка, накрытая клетчатой тканью. В дальнем конце комнаты стояла высокая вместительная конторка из дуба. Книжные полки и окна перемежались на остальных стенах. Стеклянные двери вели в небольшой внутренний дворик.

Стулья она узнала сразу. Они всегда находились в их семье. Фамильные сплетни рассказывали, что они приехали с Джебом Грейнджером, когда тот прибыл сюда из Нового Орлеана после окончания Гражданской войны. Они были среди немногих вещей, спасенных от пожара.

Рука ее невольно приласкала мягкую кожу явно новой обивки. Она пригляделась к деревянным ножкам и заметила слабые следы обугливания, которые не скрыла полировка. Опустившись в кресло, она молча смотрела перед собой невидящим взором.

Казалось немыслимым, что Джоша больше нет. Ее мозг понимал, что брат мертв, но сердце отказывалось принять его гибель. В апреле ему бы исполнилось пятьдесят. Здоровье у него было отличное, что делало эту смерть еще более бессмысленной. «Почему? – спрашивала она себя в сотый раз с момента, когда позвонил ей Майкл Сойер с сокрушительной вестью. – Почему он себя убил?» Она была уверена, что, когда последний раз с ним говорила, в его словах не проскользнуло ни малейшего намека на то, что он находится в депрессии. Она заколебалась. Разве что, оглядываясь назад, она вспомнила несколько странных его замечаний в начале разговора… Нет! Она потрясла головой. У нее разыгрывается фантазия. Она пытается вообразить то, чего не было. Он говорил так же, как всегда: жизнерадостно и беспечно. В основном они обсуждали, как весело проведут время вместе в феврале, когда он прилетит к ней на масленичный вторник. Разговор закончился обещанием позвонить ей на следующей неделе. А три дня спустя он отправился на своем любимом коне в горы, въехал на Помо-Ридж и в старой охотничьей хижине их семьи застрелился.

У нее перехватило дыхание. Боль острым ножом кольнула в сердце. Мысли о веселом, жизнерадостном брате никак не связывались с тем, что он покончил с собой. Но если он не убил себя… Она нахмурилась. Что, если и вправду он себя не убивал? В отчете коронера ясно сказано, что смерть Джоша не была случайной. Никто не стреляет нечаянно себе в висок. Что же тогда остается? Убийство? Дрожь сотрясла ее тело. Мысль, что Джоша убили, было принять еще труднее, чем то, что он сам наложил на себя руки. Джоша любили все! Губы ее скривились в болезненной гримасе. Разумеется, за исключением Боллинджеров.

Теплое молоко начало действовать. Она зевнула и наконец отправилась наверх, в постель. Устраиваясь под одеялом, она позволила мыслям течь без натуги, уходя от воспоминаний о брате. Странно было лежать, не слыша воя сирен и автомобильных гудков, шелеста шин по мостовой. Ничто не нарушало тишину. И тьму! Мрак был полнейший, только звезды мерцали, подчеркивая бархатную черноту ночи. Ни уличных огней, ни сверкающих вспышек неоновых реклам, ни фар, вспарывающих темноту. Она забыла об этом. Полное отсутствие огней даже нервировало. Но она сдержала порыв зажечь лампу. Молчание ночи тоже казалось странным и поначалу тревожило. Единственными доносившимися звуками были скрипы дома. Минуты шли, и постепенно тишина сотворила свое волшебство, как в далеком детстве. О, как же она тосковала по мягкой тишине, умиротворяющей темноте! Она вдруг запоздало удивилась, как выдерживала оглушительный городской шум, вечную толкотню и суету, слепящие огни Нового Орлеана. «Вот здесь, – сонно думала она, – мое место. Ему я принадлежу. Это мой родной дом. Мои корни».