Читать книгу "Не оглядывайся назад!.. - Владимир Максимов"

– Если завтра не улетите – приходите. Сыграем. До обеда у меня есть время.

Обычно это был сигнал – уходить. И мы с Юркой выходили на площадку деревянной лестницы, а лейтенант запирал дверь мансарды госпромхозовским ключом и вместе с нами спускался по скрипучим деревянным ступеням вниз, чтобы отдать ключ сторожу-вахтёру.

Внизу он снимал с вешалки шинель, надевал её, становясь ещё более стройным, и отправлялся в свою часть. А мы – в одну из пустующих на первом этаже комнат конторы, с плакатами, развешанными по её стенам, рассказывающими о классификации «пушной продукции», об устройстве карабина и многом другом, что считалось необходимым в любом госпромхозе.

Сейчас на полу комнаты лежали наши, скрученные в рулоны, спальные мешки, а в углу размещались пожитки, коробки, мешки и мешочки – с тем, без чего не обойтись в тайге: сухари, спички, сахар, различные крупы, оружие, боеприпасы к карабинам и малокалиберным винтовкам.

* * *

«Дорога туда и дорога обратно – две разных дороги…

Дорога к цели, пусть даже неведомой ещё, – это всегда дорога надежд, ожиданий, неясных, порою – тревожных, предчувствий, пропитанных горечью расставания с близкими людьми… В самом начале пути я уже начинаю думать о дороге обратной. О возвращении, пусть не скором, но обязательно счастливом. Хотя счастливое возвращение зависит от множества удачно сложившихся обстоятельств. А проще – от фарта, как здесь говорят…

Да, удача – это именно то, что мне более всего теперь необходимо. Ведь я появлюсь почти на девственном участке тайги, который для жизни и для промысла ещё только предстоит обустроить. Надо завезти продукты, построить зимовьё, наметить и наладить путики. Обойти и изучить весь участок, запоминая кормные места, тропинки к водопою…

Правда, всем необходимым, – оформив штатным охотником пока что на один сезон, – меня снабдили в совгаванском госпромхозе. А по рассказам бывалых охотников, забредающих в те места, участок, выделенный мне, очень хорош! Говорят, что соболя, колонка, белки там – немерено. Тем более, что лет пять, как минимум, туда никто не заглядывал. От прежних же заходов там сохранилось только полуразрушенное, на скорую руку сработанное зимовье…

Одним словом, работы предстоит много. А вернуться назад, может быть, даже через полгода, мне непременно надо победителем. Чтобы в первую очередь самому себе доказать, что я чего-то стою и на что-то гожусь в этой жизни. Надо быть сильным – иначе зачем ты?

О том же, что моя разлука с Таей может растянуться и на год, стараюсь не думать. Что могу не вернуться вообще – в тайге ведь всякое случается – стараюсь даже не задумываться. Хотя мне конечно же немного тревожно отправляться в Неизведанное. Тем более, что настоящего таёжного опыта у меня, по сути дела, нет. Я ведь недоучившийся медик, но надеюсь, что любовь к Тае, природное упорство и смекалка помогут мне. Недаром же говорится, что самые блистательные победы те, которые одержаны над самим собой. Наверное, справедливо было бы добавить – и над обстоятельствами…

Но, довольно праздных рассуждений. Ведь я ещё только на полпути к цели. Не время думать об обратной дороге, грустить о Тае. Ибо всё это лишь убавляет мои силы.

Эх, Тая, Тая – знала бы ты, как мне тебя недостает… Но и представить тебя здесь, со мной, в этих первобытных условиях, я не могу. И – не хочу. Ты создана для другой – спокойной, тихой жизни. И потому – я здесь. Чтобы всё, о чём в глубине души, наверное, мечтает каждый нормальный человек, было у нас исполнимо…»

* * *

В небольшом деревянном, немного вытянутом в длину одноэтажном здании местного аэропорта, когда-то покрашенного голубой краской, мы с Юркой сидели в продавленных, но всё ещё достаточно добротных, мягких, креслах «зала ожидания», рассчитанного примерно на два десятка пассажиров.

В углу этого зальчика ровно погуживала большая – от пола до потолка – пузатая железная, побеленная и вделанная в стену круглая печь, от которой исходило приятное тепло. В другом углу пустого зала ожидания, подальше от неё, покоился весь наш нехитрый скарб. Сработанные из кедровой цельной дощечки, лёгкие паняги с крепко привязанными к ним рюкзаками. В которых – самое необходимое: запасные байковые портянки; шерстяные (мягкие и очень тёплые, из собачьей шерсти) носки; рукавицы; китайское «с начёсом» нижнее бельё «Дружба»; спички – в целлофановых непромокаемых пакетах; патроны; небольшой запас еды. Всё остальное, в основном – продукты, уложено в обычные холщовые, бумажные мешки или картонные коробки. Рядом с одной из которых, лапами вверх и даже немного похрапывая, растянулся наш «могучий звэрь» – Шарик. Блаженство и нега исходили от его вальяжной позы… Впору было и нам развалиться рядом с ним на чисто вымытом желтоватом полу. И я было уже всерьез подумывал об этом, разомлев от приятного ровного жара печи, но тут, прервав ленивый ход моих мыслей, наружная дверь резко распахнулась. В клубах пара, проворно, словно озорник, ворвавшегося с улицы, на пороге обозначился пилот нашего вертолёта: здоровенный рыжий детина в зимней лётной куртке нараспашку, в толстом свитере под ней, с простоватым добродушным веснушчатым лицом и словно навсегда приклеенной к нему улыбкой.

– Борт готов! – бодро отрапортовал он нам на ходу, направляясь к двери диспетчера.

Минут через пятнадцать со всем своим добром мы уже были в холодном и от этого особо неуютном вертолете. А ещё минут через пять, по-прежнему с улыбкой во весь рот, довольный жизнью и собой, через «салон» в кабину проследовал пилот.

– Ну что, орлы! Всё в порядке?! – обернулся он к нам со своего места. – Загрузились?..

Поудобнее устроившись за штурвалом, он для чего-то похлопал одна о другую чёрные кожаные перчатки, натянул их на свои ручищи и не то сообщил нам, не то сам себе скомандовал:

– Ну – впёред и вверх, а там…

«Ведь это наши горы – они помогут нам», – мысленно продолжил я за него куплет песни Владимира Высоцкого.

Вертолёт неожиданно затарахтел, мелко сотрясаясь всем своим железным корпусом. Затем неохотно оторвался от земли и, слегка качнувшись вправо-влево почти на одном месте, круто развернулся в воздухе. В иллюминаторы, уже с моей, до этого теневой стороны, ярко брызнуло солнце!

Лётчик снова обернулся к нам. Показал оттопыренный большой палец сложенной в кулак руки, туго обтянутой перчаткой и, снова улыбнувшись, отчего в салоне стало вроде бы ещё светлее, нараспев, пересиливая шум вращающихся винтов, продекламировал:

– Летим на северо-восток, вдоль побережья… Слева – материк. Справа – Татарский пролив… Минут через двадцать должны быть на месте…

Этому весельчаку, видимо, не хватало общения…

Наш же неустрашимый по своей молодой глупости щей, обычно сующий свой чёрный влажный нос в любую щель, сейчас общения явно не желал. Он свернулся клубком под откидной лавкой, на которой сидел я, спрятав морду под живот и даже прикрыв передней лапой глаза. В этот момент он действительно полностью соответствовал своему имени, напоминая пушистый серый шарик, а вернее – шар. Похоже, его тяготил, а может быть, и раздражал, потому что время от времени он принимался недовольно урчать, этот полёт и этот жуткий грохот.