Читать книгу "Убей свою любовь - Марина Крамер"

Мне очень не нравилось то, что муж непривычно хмур и озабочен. Ему бы побольше отдыхать, а у него весь отдых-то был в то время, когда он лежал с ранением в больнице. Едва встав на ноги, он кинулся ко мне – как, что, вернулась ли память. Дело в том, что расстались мы как раз в момент моего частичного беспамятства – я категорически не помнила, кто он мне, и даже его колоритная внешность – ожог во всю левую половину лица и черный кружок вместо левого глаза – не будили воспоминаний. Саша не знал, что именно в тот момент, когда он закрыл меня собой, приняв телом предназначавшуюся мне пулю, я все вспомнила.

Наша встреча сразу после его выписки была похожа на окончание мелодраматического фильма. Я, с наполовину обритой головой и свежим красным рубцом, не владеющая правой половиной тела, и он – осунувшийся, похудевший, с измученным тревогой за меня лицом. Он замер на пороге, и я увидела в его глазах не подвластный ничему страх: а ну как снова заору – мол, вон отсюда, я тебя не помню? Я видела, что он ждет этих слов и не знает, как ему жить дальше. Я ничего не сказала, просто молча протянула левую руку и поманила его к себе. Акела сделал пять шагов и тяжело рухнул на колени у кровати, склонив бритую голову с косой на затылке. Я опустила руку и погладила эту склоненную голову, меня вдруг всю затрясло от сдерживаемой истерики – никогда не позволяла себе плакать при муже, никогда – и неровные белые шрамы на запястьях всякий раз напоминали мне о данном самой себе обещании. Несколько лет назад я вскрыла себе вены ножницами, потеряв не родившегося еще ребенка и возможность иметь детей в будущем.

– Аленька... – пробормотал муж. – Ты... узнала меня?

– Я давно тебя узнала, – дрожащим голосом проговорила я и закусила губу – владеть собой стало трудновато. Я все гладила и гладила его голову, и в памяти всплывали какие-то совершенно сумасшедшие воспоминания. Он носил меня на руках – так часто, как только мог, я настолько меньше его, что мой вес практически незаметен для него, высокого, сильного и тренированного. Он ездил со мной за город по выходным – на поляну глубоко в лесу, и там я стреляла из пистолета, а он, скинув куртку и майку, в любую погоду тренировался с шестом или мечом. Даже теперь я помнила, какие эмоции вызывало у меня его тело, замиравшее в разных боевых стойках – он казался мне идеальной скульптурой. Безупречное тело.

– Саша... прости меня... – мне так хотелось сказать ему эту фразу в те дни, когда он лежал в больнице, а у меня не было возможности быть рядом с ним, прикасаться к нему, подавать воду – да что угодно.

Увы, я сама в тот момент нуждалась в уходе, да и сейчас еще нуждаюсь. Но воспоминания о том, как я гнала Сашу от себя, как отталкивала и закатывала истерики, жгло. Он поднял голову:

– Не говори этого. Я не сумел тебя уберечь. Не смог предотвратить.

«Глупости! – хотелось крикнуть мне. – Глупости, я просто не дала тебе этой возможности, не сказала, куда и зачем еду, ослушалась твоего запрета и уехала из дома. Но я не могла бросить брата – не могла, отец учил нас стоять один за другого! И даже намекнуть тебе о поездке не могла – в заложниках у каких-то наркоторговцев оказался любовник Семена, а я даже тебе, любимому мужу и лучшему другу, не могла доверить тайну брата. И ты не виноват, а потому мне невыносимо слышать, как ты себя винишь».

Но я промолчала. Всегда так трудно делать выбор между голосом крови и мужем...

* * *

Я лежала без сна всю ночь. Саша провел вечер в кабинете моего отца, куда категорически был запрещен доступ всем домашним. Раньше я презрела бы это обстоятельство и прокралась в небольшую комнату рядом с кабинетом, чтобы услышать хотя бы что-то, но сейчас мне трудно было сделать это так, чтобы меня не обнаружили – маневренность и быстрота пропали. Я мучилась неведением весь вечер, приставала потом к мужу с расспросами, но тот молчал. Мне хорошо известно – если уж сразу не сказал, то бесполезно расспрашивать.

Саша уснул почти мгновенно, едва только коснулся головой подушки. Я же долго лежала на боку, опираясь на левую руку, и рассматривала лицо спящего мужа. Странно – я никогда не боялась его, не вскрикнула при первой встрече, ни разу не подумала о том, что он уродлив, хотя даже домработница Галя первое время чуть не в голос орала, столкнувшись с ним в коридоре. Я же не считала вид мужа ужасным или – не дай бог – отвратительным и отталкивающим. Вторая, здоровая половина его лица была мужественной и вполне привлекательной, а единственный глаз умел смотреть так, что у меня внутри все переворачивалось от восторга. Никакие шрамы на лице не могли сделать Акелу непривлекательным или нежеланным для меня.

Я прислушивалась к его ровному дыханию и чувствовала себя счастливой. Да, пока я не могу нормально ходить – но я в здравом уме, владею левой рукой, разговариваю. И у меня самый лучший мужчина, которого только можно себе представить. Я не знала до него других – и не жалела об этом ни секунды, искренне считая, что не имело смысла грызть семечки, когда в руки сразу попал огромный торт. У меня было много знакомых – в конце концов, я полтора года вращалась в довольно большой компании байкеров, да и занималась мужским видом спорта, однако все эти молодые люди и мальчики не вызывали у меня никакого интереса. Когда появился Акела, я сразу поняла: я должна быть только с ним, только с ним – потому что меньшего мне не надо. Хочу иметь все – и сразу. Он, конечно, разгадал мой маневр – да и что там разгадывать, когда все и так было написано на моем лице. Акела честно сопротивлялся – сколько мог. Но я выиграла и сумела убедить отца в том, что лучшего мужа мне не найти – да и не буду я искать. Папа поворчал, но согласился. Сашка оказался именно таким, как я и думала: спокойным, серьезным, немногословным и очень надежным. Таких людей сравнивают с морскими утесами, о которые разбиваются волны. Я чувствовала себя за его спиной в полной безопасности. Проблема была в другом – имея характер авантюрный и вспыльчивый, я совершенно не терплю запретов и давления, а потому иной раз влипаю в неприятности. Муж потом долго и терпеливо объяснял, почему не надо было так делать, как нужно было себя повести – словом, воспитывал. Я кивала головой, искренне раскаивалась – и снова куда-то влезала. Такой характер...

Саша прощал, хотя и не оставлял попыток перевоспитать меня. Но он настолько любил меня, что потакал любым капризам – как и отец. Едва только я, почувствовав, что могу владеть левой рукой и слегка – правой, сказала, что хочу возобновить занятия стрельбой, как муж мгновенно нашел выход из положения и купил мне детский пистолет, практически полностью имитировавший настоящее оружие. Именно Саша каждое утро вешал на стену новую бумажную мишень, чтобы я могла, едва открыв глаза, начать упражнения. Именно Саша отдавал все свое свободное время, чтобы помочь мне встать на ноги. Именно Саша верил в то, что я буду прежней – только Саша, потому что ни отец, ни брат не верили. Уверенность мужа передавалась мне – я не могла подвести его, разочаровать. Я должна соответствовать.

Рассматривая ночью лицо спящего мужа, я иногда думала о том, что было бы, не прояви я такую баранью настырность в свое время. Он ни за что не сделал бы ни шагу в мою сторону, понимая, что отец никогда не позволит ему, наемнику, человеку, умеющему убивать и делающему это запросто, прикасаться к его дочери. Но я сразу почувствовала, что никогда больше не встречу человека, которому смогу довериться полностью и с которым захочу прожить жизнь. Сашка потом часто посмеивался – мол, старый прожженный волк не совладал с крошечной мышью. Но где ему? При всем своем миниатюрном сложении и внешней воздушности я имею характер мужской и жесткий, куда сильнее, чем даже у отца – что уж говорить о братьях.